Поццуоли: древнеримский амфитеатр, вулкан на ремонте и чайка-яжемать

Я опять дико хочу в Рим (желательно, в Древний), но мне ни черта не светит, потому что нас в Европы с нашей заболеваемостью пока не пускают. Втихаря утешаю себя тем, что по такой жаре я все равно никуда не ездец и что у меня хорошая зрительная память и куча фотографий. Так что в рамках домашней психотерапии покажу позапрошлогодний Поццуоли - он же древнеримские Путеолы.

Сейчас это по факту пригород Неаполя (двадцать минут на общественном транспорте от площади Гарибальди), а в древнеримские времена это был крутой порт, некогда построенный греками, потом отжатый у греков самнитами, а потом сюда пришли римляне и привели все к своему древнеримскому знаменателю. В частности, построили два амфитеатра для гладиаторских и прочих боев - один большой, другой поменьше. От того, что поменьше, на сегодняшний день почти ничего не осталось, а большой жив-здоров: можно съездить и посмотреть. Вот он:



Но к амфитеатру мы еще вернемся, а пока покажу вам местный городской вулканчик. Вулканов в здешних краях пруд пруди, потому что весь этот север Неаполитанского залива - жутко сейсмоактивная зона, и в Поццуоли время от времени внезапно что-нибудь проваливается: бац, и опустился городской райончик на пару метров вниз. И вообще это регион - это и есть те самые легендарные Флегрейские поля, где Зевс и иже сним сражались с гигантами. (Поэтому, видя на станции электрички указатель в духе "Campi Flegrei - это туда", нормальный человек не может не испытать телячьего восторга: сразу так и тянет посмотреть в расписании, нет ли там дальше станций "Аид" и "Тартар-сортировочный"... Впрочем, озеро Аверно, через которое Эней спускался в Аид, действительно наличествует - в пятнадцати минутах ходьбы от Поццуоли, но мы туда не добрались: времени не хватило и нога болела).

Короче, вот вам вулканчик Сольфатара. Между прочим, действующий: время от времени в нем что-то булькает, а по городу проносится целительный запах сероводорода, в честь которого, по одной из версий, древние Путеолы и получили свое название (puteo - "смердеть"). Правда, в наш приезд нам повезло, и ничем особым в Поццуоли не воняло (хотя у меня гайморит, так что ничего не могу сказать наверняка).



К сожалению, снимать всю эту красоту пришлось через решетку закрытых ворот, потому что вулкан оказался ЗАКРЫТ НА РЕМОНТ. Нет, в самом деле, я не шучу: они там окружающую инфраструктуру в это время ремонтировали. Соответствующая табличка:



В итоге поглазели мы на Сольфатару через решетку и побрели несолоно хлебавши назад в центр города. Город по дороге:











А вот. наконец-то и амфитеатр (это мы к нему с тыла зашли). Строить его начали при Веспасиане, а закончили, кажется, при Тите, но, в любом случае, это было страшно популярное место и гордость Путеол: не хрен собачий, а третий по величине амфитеатр в Италии (больше него только Колизей и амфитеатр в Капуе)!!! И да, он и вправду здоровый: три яруса (было: третий до наших дней не дожил), площадь 149 на 116 метров, максимальная вместимость - 40 000 зрителей.









Главный вход. Вообще тут было четыре больших входа и еще несколько штук поменьше, растыканных по периметру, чтобы вся сорокатысячная толпа могла прийти и уйти без давки. Никогда не устану восхищаться римлянами: если хочешь построить современный стадион, можно смело тырить проект древнеримского амфитеатра и не морочить себе голову. Ну, разве что электротехническую часть самому проектировать придется.





Арена. В объектив она целиком хоть убей не влазит - разве что сверху с трибун снимать, но на трибуны простых смертных посетителей не пускают. (





Сценический Аренный люк. Отсюда на арену поднимали диких зверей и иногда гладиаторов для создания спецэффекта: не успеют зрители и глазом моргнуть, как бац - в красном углу ринга дикий африканский зверь носорог, в синем углу ринга лично dominus et deus noster император Луций Элий Аврелий Коммод, не перепутайте, кто есть кто...
На самом деле не знаю, дрался ли Коммод когда-нибудь в Путеолах, но вообще он это дело любил - хобби у императора было такое.



А это обычный маленький вход, из которого выпускали зверей, когда задействовать волшебный люк было не с руки:



Трибуны:



На трибунах в наши суровые времена вместо сорока тысяч древних римлян сидит сорок тысяч местных чаек, и все орут так, как будто на арене происходят особо жестские чаячьи гладиаторские бои.









Впрочем, бои не бои, но на отдельно взятую боевую чайку на арене мы все-таки напоролись. Идем себе, гуляем, никого не трогаем, как вдруг откуда-то снизу раздается утробный вой, в котором отчетливо слышится: "Пошли на-а-ах!.. Пошли на-а-ах!.."



В общем-то, мы еще на Искье убедились, что здешние чайки в брачный сезон вместо того, чтобы издавать свое унылое "кви-кви", завывают, как мартовские коты, но, клянусь Юпитером, это было неожиданно! Оказалось, эта пернатая дура свила себе гнездо прямо у прохода, снесла туда яйцо и теперь отгоняет всех праздношатающихся.



Как по мне, конечно, размножаться прямо на арене - затея, достойная премии Дарвина: в подземельях под ареной мы видели бродячую кошку, и, держу пари, бродит она здесь не одна. Но чайке явно было все по барабану: решив, что уничтожила нас морально, она уселась на свое яйцо и повернулась ко всему миру задницей.







Вход в закулисье подземелье под ареной:



Подземелья в амфитеатре по-римски добротные и, даже можно сказать, уютные. Строили, что называется, на совесть: небольшой косметический ремонт - и хоть жить туда заселяйся, облегчая итальянский жилищный кризис.









Обломки симпатичных капителечек:





Лестница наверх:



Коридор под большим люком в центре арены:



Подземельная кошка, потенциальный дегустатор чаячьего яйца:



Выходим из подземелья. Традиционная фотография "я и горшок" - никогда не могу пройти спокойно мимо античных горшков, а тут прямо под стенами амфитеатра такие славные стояли!





Там же, у входа бережно выставлены сохранившиеся остатки колонн, фрагменты статуй, украшавших фасад, а также могильные плиты, найденные в окрестностях:





Надгробная плита некоей Plautiae Euhodi libertae Tertullae - Плавтии Тертуллы, вольноотпущенницы Эвхода. Судя по местной справочной литературе, у этого Плавтия Эвхода, от которого Тертулла "унаследовала" свой номен вместе со статусом свободной женщины, была целая тьма вольноотпущенниц: где-то тут же должна была быть коллективная плита Плавтии Примигении, Плавтии Лауриллы, Плавтии Фесты и еще целой кучи освобожденных рабынь и рабов плюс сам Плавтий Эвход в придачу - но или мы на эту плиту не наткнулись, или у меня совсем уж зрение не то, чтобы нормально читать эпиграфику (кстати, реально не то: все глаза сломала, пока хоть что-то на этой плите разобрала).



Ноги. Не знаю, чьи, но не сомневаюсь, что по ночам они слезают с постамента и прогуливаются по амфитеатру.





Еще ноги:



На этом с путеольским амфитеатром все. Спускаемся ниже к морю:



А это мацеллум - древнеримский колхозный продовольственный рынок:



Этот мацеллум еще, бывает, упоминается под кодовым названием "храм Сераписа", но про храм - это вранье: просто когда в восемнадцатом веке впервые начали его раскапывать, то первым делом откопали статую Сераписа. Ну и решили - раз статуя, значит, не базар, а храм. Хотя, по факту, ничего невероятного в наличии на рынке статуи Сераписа нет: отгрохали же в древнем Чернигове двенадцативечные купцы прямо на рыночной площади храм Параскевы Пятницы, покровительницы торговли - так почему бы и Серапису на путеольском рынке не стоять? Очень удобно: с утра перед открытием лавки помолился, с первого выторга пару ассов богу отстегнул - глядишь, и день задался...

На территорию, к сожалению, не пускают, но можно походить покруг и поснимать с разных ракурсов:





Мол. Насыпан был тоже вроде как в древнеримские времена:







На камушках мола хорошо сидеть и фотографировать всякие приятные окрестные пейзажи:















Поднимаемся от мола наверх, к собору святого Прокла. Когда-то на месте собора стоял храм Августа, построенный по заказу местного купца Луция Кальпурния архитектором Луцием Кокцеем Авктом (который, помимо храма и прочих замечательных вещей, построил еще и чудесный подземный туннель между Неаполем и Путеолами - туннель потом покажу). Впоследствии (где-то в шестом веке) храм переделали в христианскую церковь в честь мученика Прокла - сотоварища святого Януария. За двести лет до того Прокла, Януария и еще пятерых человек местные власти попытались казнить, бросив на съедение зверям в большом путеольском амфитеатре (в том самом, в котором мы были вначале), но звери есть приговоренных отказались, и пришлось путеольской администрации казнить всех семерых у подножия Сольфатары путем отсечения головы. Потом мощи епископа Януария с его волшебной кровью отжал себе Неаполь на правах областного центра, а Прокл остался в Поццуоли. К сожалению, сфотографировать собор снаружи нереально - он стоит на довольно-таки крутой горке и практически со всех сторон зажат соседними зданиями, но зато с площадки возле колокольни открываются отличные виды на город:







Соборная колокольня:



Закоулки вокруг собора:







Увидев этих дядек с хоругвями у входа в собор, мы заподозрили неладное - и не ошиблись. Оказалось, в этот день отмечался какой-то большой местный праздник, и собор был набит битком - зайти внутрь было просто невозможно. Оставалось только торчать наверху на площадке и наблюдать, как внизу собираются почетные гости. Очень забавно: приезжает машинка, из нее вываливается толпа народа и бежит целоваться-обниматься с клиром, приезжает вторая машинка - повторяется та же церемония, приезжает целый караван полицейских тачек - из них выскакивает толпа здоровенных карабинеров и тоже бежит целоваться-обниматься с клиром...







Ну и, поскольку дело уже шло к вечеру, поглядели-поглядели мы на все это и пошли на электричку - пора было возвращаться в Неаполь. В неаполитанской электричке нет ничего интересного, поэтому лучше покажу напоследок более романтичный путь из Поццуоли в Неаполь - тот самый подземный туннель под холмом Позилиппо, построенный Луцием Кокцеем Авктом. Где его поццуольский "конец" - не знаю, мы там не были, а неаполитанский находится в парке Вергилия, в Пьедигротте. А так как Вергилий в неаполитанском средневековом фольклоре считался чем-то вроде местного Мерлина (маг, волшебник и вообще эзотерическая личность - ну, понятно: не может же нормальный человек так хорошо знать, как спуститься в преисподнюю и как там вообще обстоят дела), то в народе считалось, что этот туннель сам Вергилий и построил. Волшебным образом, естественно.





К несчастью, в 1917 году внутри туннеля что-то обвалилось, и его не расчистили до сих пор. И внутрь, соответственно, не пускают. Однако сам по себе вергилиевский парк замечательный - тут помимо туннеля есть еще фейковая гробница Вергилия и еще куча чудесных вещей, но про это я уже когда-то писала, так что если кому нужны дополнительные подробности - вам сюда.

@темы: Неаполь - Геркуланум - Искья - Салерно - Амальфи - Пестум - Поццуоли

---

Боги, какая прелесть! :-)))

Утро красит нежным цветом Виминал и Квиринал.
Расползается с рассветом по малинам криминал.
Что-то капает за ворот с самых верхних этажей...
С добрым утром, Вечный город – город доблестных мужей!

Нету строже наших нравов, обойди хоть целый свет,
И правей, чем наше право, в целом мире права нет!
С каждым годом адвокатов возрастает мастерство:
За умеренную плату оправдаем хоть кого!

Тверже римского закона только мрамор колоннад!
На скамьях под речь Катона третий час храпит Сенат.
Летним солнцем полдень знойный заискрился, заблистал...
(Почему Катон достойный? Потому что всех достал).

Наша римская культура покультурнее других!
Оживляется Субура, если Форум поутих.
Солнце клонится к закату, развлечений ищет люд.
В помещении Сената, кажется, Катона бьют...

Смело в ночь иди, прохожий, не блукай во тьме, квирит:
Стала ночь на день похожей – в трех кварталах дом горит!
Пламя рвется к небосводу, жарко тлеет уголек,
В подворотне у кого-то отжимают кошелек.

В мутный Тибр рассвет глядится, спит патриций, спит плебей,
Царь парфянский Крассу снится, снится Цезарю Помпей,
Чутко спит ночная стража, гаснут звезды, тает тень...
До свиданья, день вчерашний! Здравствуй, новый, светлый день!

© the-mockturtle

---

Алгоритм ютуба снова принес маму Греты.

Качество записи опять фуфло (я так смотрю, на ютубе процент записей с Эрнман, которые не фуфло, уверенно стремится к нулю), но кто хорошо помнит "Crude furie", тот оценит масштаб происходящего. :-)))

@темы: Гендель, Handel, Serse, Malena Ernman, "Ксеркс"

---

Гай Дойчер. Сквозь зеркало языка: почему на других языках мир выглядит иначе

Хорошая книжка про то, почему Гомер ничтоже сумняшеся называл мед зеленым, а море виноцветным и почему у многих "первобытных" народов до сих пор очень скудный цветовой словарь, хотя цвета они различают не хуже любого типакультурного белого человека.

"Последнее упражнение, которое продемонстрирует власть культурных условностей, относится к области научной фантастики. Представьте, что мы попали в отдаленное будущее, где каждый дом оборудован машиной, похожей на микроволновку, но в действительности она не только разогревает еду. Она создает еду из ничего – ну, или скорее из стандартных замороженных кубиков, телепортируемых в нее прямо из супермаркета. <...> Машина <...> может сотворить тысячи различных фруктов, меняя разные параметры вкуса и консистенции – такие как твердость, сочность, желеобразность, губчатость, слизистость, сладость, терпкость и многие другие, для описания которых у нас нет точных слов. Нажмите кнопку – и получите фрукт, который будет вроде авокадо по маслянистой консистенции, но по вкусу средним между морковью и манго. Покрутите тумблер – и вы получите слизистый личиобразный фрукт со вкусом, похожим одновременно на персик и арбуз.

На самом деле грубые приближения, вроде «слегка похоже на Х» или «среднее между Y и Z» не дают представления о богатстве вкусов и ароматов, которые становятся доступны благодаря этой технологии. Вместо них наши потомки разработают богатый и подробный словарь, охватывающий весь спектр возможных вкусов и консистенций. Они изобретут особые названия для сотен различных областей этого спектра, не ограничиваясь немногими известными нам вкусами фруктов. А теперь представьте, что некая исследовательница-антрополог, специализирующаяся на первобытных культурах, снисходительно улыбается туземцам Силиконовой долины, чей образ жизни не продвинулся ни на килобайт дальше эпохи «Гугла» и чьи инструменты остались такими же примитивными, какими были в XXI веке. Она приносит с собой поднос с образцами вкусов, называемый «вкусовой тест Манселла». На нем есть образцы, представляющие все вкусовое пространство, 1024 маленьких фруктовых кубика, которые автоматически заново возникают на подносе в тот же момент, как их кто-нибудь возьмет. Она просит туземцев попробовать каждый из них и сказать ей название вкуса на их языке, и она изумляется ужасной бедности их фруктового словаря. Она не может понять, почему они так натужно описывают вкусовые образцы, почему все их абстрактные вкусовые понятия ограничиваются крайностями, такими как «сладкий» и «кислый», и почему все прочие описания, которые они все-таки выдавливают из себя, сводятся к «это слегка похоже на Х», где Х – название конкретного традиционного фрукта. Она начинает подозревать, что вкусовые сосочки туземцев еще не полностью развились. Но когда она тестирует туземцев, то устанавливает, что они вполне способны отличить любые кубики в ее образцах. С органами во рту тут явно все в порядке, но почему же так дефектен их словесный язык?

Давайте попробуем ей помочь. Предположим, вы один из этих туземцев, и она только что дала вам кубик, который на вкус не похож ни на что, что вы раньше пробовали. Однако что-то он вам смутно напоминает. Некоторое время вы стараетесь вспомнить, потом вас осеняет, что этот вкус немного похож на вкус лесной земляники, которую вы как-то ели в парижском ресторане, только этот кажется более интенсивным, раз в десять, и к нему примешиваются несколько других, которые вы не можете определить. И вот наконец вы говорите, очень неуверенно, что «это слегка похоже на землянику». Поскольку вы выглядите довольно сообразительным и четко мыслящим туземцем, исследовательница не удерживается от вопроса сверх теста: не кажется ли, мол, вам странным и неудобным, спрашивает она, что у вас нет точных слов для описания вкусов в земляничной области? Вы сообщаете ей, что единственное, что вы пробовали «из земляничной области», была земляника и что вас никогда не посещала мысль, что вкус земляники требует какого-то более общего или абстрактного названия, чем «вкус земляники». Она улыбается, недоумевая и не понимая вас.

Если вам это кажется абсурдом, то просто замените слово «вкус» на «цвет», и вы увидите, насколько точна аналогия. Мы не можем манипулировать вкусом и консистенцией фруктов, и нам приходится иметь дело не с систематизированным набором «насыщенных» (то есть чистых) вкусов, а лишь с несколькими случайными знакомыми нам фруктами. Поэтому мы не создали сложный словарь для описания всего спектра вкусов, без указания на конкретный фрукт. Подобным же образом люди из первобытных культур – как подметил Гладстон в самом начале дебатов о цвете – не имели возможности искусственно манипулировать цветами, и им не показывали упорядоченный набор насыщенных цветов, они видели только бессистемные и часто ненасыщенные цвета, предоставляемые природой. Поэтому они не создали сложного словаря для описания оттенков цвета. Мы не видим нужды разговаривать о вкусе персика в отрыве от конкретного объекта – персика. Они не видят нужды в разговорах о цвете конкретной рыбы, птицы или листка отдельно от этой рыбы, птицы или листка. Когда мы все-таки говорим о вкусе отдельно от конкретного фрукта, мы полагаемся на самые смутные противопоставления, вроде «сладкий» и «кислый». Когда они говорят о цвете, абстрагируясь от объекта, они полагаются на расплывчатые противоположности «белый/ светлый» и «черный/темный». Мы не находим ничего странного в применении «сладкого» к широкому спектру разных вкусов, и мы радостно говорим «сладкий, как манго», или «сладкий, как банан», или «сладкий, как арбуз». Они не считают странным применение слова «черный» к большому набору цветов и рады сказать «черный, как лист» или «черный, как море за рифами».

Короче, у нас есть продвинутый словарь цвета, но убогий словарь вкуса. Мы находим сложность первого и скудость второго одинаково естественными, но это лишь потому, что таковы условности культуры, в которой мы родились. Когда-нибудь другие люди, которые будут воспитываться в иных условиях, могут осудить наш вкусовой словарь как столь же неестественный и почти такой же до странности бедный, какой кажется нам цветовая система Гомера".

---

Карло Гинзбург. Сыр и черви. Картина мира одного мельника жившего в XVI веке

Для интересу: приданое дочки мельника из горного селения во Фриули в 1600 году. Указывается, что приданое по тогдашним меркам среднее - не особо богатое, но и не бедное. Папа невесты - довольно зажиточный мельник, но за месяц до свадьбы дочки был сожжен по приговору инквизиции за отрицание таинств, рассуждения о том, что нехристиане тоже спасутся, и прочие возмутительные вольнодумства того же плана.

Кровать с новым тюфяком, с парой льняных простынь подержанных, с подушками и наволочками новыми, с новым покрывалом, которое сер Стефано обязуется купить — 69 лир 4 сольдо;

Кожаная рубашка новая — 5 лир 10 сольдо;

Сукно кафтанное с вышивкой — 4 лиры;

Поддевка сермяжная — 11 лир;

Штука саржи — 12 лир;

Такая же штука саржи — 12 лир;

Поддевка сермяжная ношеная — 10 лир;

Штука саржи с каймой из бумазеи и бахромой понизу — 12 лир 10 сольдо;

Саржевая рубашка — 8 лир 10 сольдо;

Пара рукавов из светло-желтого сукна с шелковыми шнурками — 4 лиры 10 сольдо;

Пара рукавов из серого сукна — 1 лира 10 сольдо;

Пара рукавов хлопчатых с подкладкой — 1 лира;

Простыни новые полотняные, три штуки — 15 лир;

Простыня тонкотканая подержанная — 5 лир;

Наволочки новые, три штуки — 6 лир;

Сукно кафтанное, шесть отрезов — 4 лиры;

Сукно кафтанное, четыре отреза — 6 лир;

Платки новые, три штуки — 4 лиры 10 сольдо;

Платки ношеные, четыре штуки — 3 лиры;

Фартук вышитый — 4 лиры;

Сукно кафтанное, три отреза — 5 лир 10 сольдо;

Отрез хлопчатый — 1 лира 10 сольдо;

Фартук ветхий, отрез суконный и отрез хлопчатый — 3 лиры;

Платок головной новый вышитый — 3 лиры 10 сольдо;

Носовые платки, пять штук — 6 лир;238

Мантилья ношеная — 3 лиры;

Чепцы новые, две штуки — 1 лира 10 сольдо;

Рубашки кожаные новые, пять штук — 15 лир;

Рубашки ношеные, три штуки — 6 лир;

Шнурки шелковые всех цветов, девять штук — 4 лиры 10 сольдо;

Пояски разноцветные, четыре штуки — 2 лиры;

Фартук холщовый новый — 15 сольдо;

Сундук без замка — 5 лир.

Итого — 256 лир 9 сольдо.

UPD
Для сравнения: за несколько лет до этого мельник покупает в Венеции у книготовговца книжечку "Цветы Библии" за два сольдо. В венецианской лире 20 сольдо - книжка стоит дешевле, чем дочкин шелковый шнурок (10 сольдо). (Правда, непонятно, книжка новая или подержанная, но все равно: боже благослови Венецию с ее могучими типографиями, способными шлепать массовым тиражом дешевую продукцию!).

---

Кстати, стокгольмская "Золушка" с Эрнман оказалась очень душевная. Папа-отчим держит придорожный бар, Золушка, милая мымра в очечках, работает там подавальщицей. Принц, маскирующийся под камердинера, - славный такой ботан, тоже в очечках. Камердинер Дандини, маскирующийся под принца, - пижон в пальто с норковым воротником. Дандини еще и диджей-любитель - пластинки крутит на дворцовой дискотеке (под "Тише, тише" как родное зашло :-))).

Добрый фей, учитель принца Алидоро, переодевается то в бомжа, то в полицейского, придворные организуют следственно-розыскную группу по поискам Золушки - с интерактивной картой, распечаткой Золушкиных фотографий и опросом информаторов по телефону, в общем, веселуха во все поля.

Спето очень неплохо, хотя добрый фей жидковат, а папа-отчим мог бы быть и поживее. И в массовых сценах половина этой скандинавской братии норовит от оркестра отстать - не выдерживают итальянские темпы. Но главное, что Золушка с принцем молодцы.

Первая встреча Золушки и принца в баре:

@темы: La Cenerentola, Malena Ernman, Россини, Rossini

---

Малена Эрнман

Эх, до чего же славно пела мама чокнутой Греты! А теперь почти не поет, да: в экоактивизм ударилась. ((



И Золушка из нее уматная была.



(Кстати, у них тут добрый фей Алидоро в образе полисмена с дубинкой является).

Ну и для совсем-совсем любителей кладу под кат Эрнман-Ксеркса. Качество видео кошмарное, но можно заценить: отличный "Ксеркс" был в одиннадцатом году в Вене, упоротый!

@темы: Гендель, Handel, Моцарт, La Cenerentola, Serse, Mozart, Malena Ernman, "Ксеркс", Россини, Rossini

---

Диалог в вайбере:

- А вообще, поехали в Аахен))). Там Кёльн рядом.

- "И император вернулся в Аахен" (с). :-))

- Можно долететь до Дюссельдорфа, туда лоукостер летает. И распределить между кольцом и сахаром время.

- А про кольцо и сахар я не помню/не знаю.

- Это Т9. Это был Кёльн и Аахен.

- Ну них... себе земля пуховик!!!

---

Бартоли с удочкой

Прелесть какая. :-))) Злоупотребления табачными изделиями прилагаются.



Прелесть какая-2. Запись - говно, но я страшно хочу себе эту цюрихскую "Альцину". Которой нигде нет.




Офф-топ: случайно нашла макгилловскую "Альцину" шестнадцатого года в китайско-монгольском стиле. Надо заценить.

@темы: Гендель, Handel, "Ринальдо", Rinaldo, Alcina, Ariodante, "Альцина", Cecilia Bartoli

---

Всем летнего Генделя!



Надо вообще пойти альбом поискать: нравится мне этот оркестр и Форсайт тоже хороша.

@темы: Гендель, Handel

---

Обрела себе новую развлекуху - точечная роспись самопальными контурами. Ютуб не врет - из жидких гвоздей и колера получаются вполне нормальные контуры в промышленных количествах, хоть обрасписывайся весь. Вообще, отличное занятие, очень медитативное - сиди себе, точечки ставь, мозги разгружай... :-))



Эксперимент с невареным холодным фарфором из клея "Дракон" тоже вполне норм. Сварить этот чертов фарфор из ПВА у меня в жизни ни разу не получилось; перепробовала N рецептов невареного из того же ПВА - та же фигня. Со злости бухнула вместо этого ПВА "Дракон", замесила с крахмалом, как тесто, добавила малость тетрабората - елки-палки, отличная вещь получается. :-)) Лепится как родной, твердеет быстро, бусины после затвердевания не трескаются, чего еще для счастья надо? :-)) И варить не надо, что самое главное: ненавижу что-нибудь варить, даже если это еда. Налепила из него штуковин, посмотрю теперь, как это будет носиться.

---

Алессандро Медичи. Часть 2: «паскудный Лоренцо», или Баба Яга в тылу врага

Джованни ди Биччи
Козимо Старый: часть 1
Козимо Старый: часть 2
Козимо Старый: часть 3
Пьеро Подагрик
Лоренцо Великолепный: часть 1
Лоренцо Великолепный: часть 2. Заговор Пацци (начало)
Лоренцо Великолепный: часть 2. Заговор Пацци (продолжение)
Лоренцо Великолепный: часть 3. Игра ва-банк
Лоренцо Великолепный: часть 4. The best
Лоренцо Великолепный: часть 5. Микеланджело, Савонарола и звезда над Карреджи
Пьеро Невезучий
Джованни Медичи (Лев X): часть 1
Джованни Медичи (Лев X): часть 2
Джулио Медичи (Климент VII)
Алессандро Медичи: часть 1

Поскольку предыдущую часть про Алессандро я писала черт-те когда, напомню, на чем мы остановились в прошлый раз. Итак, Флорентийская республика закончилась раз и навсегда, демократия свернута к чертям собачьим, и вместо привычной-родной Синьории городом теперь управляет Алессандро Медичи, герцог Флорентийский, рожденный от африканской рабыни и то ли Лоренцо II Медичи, то ли папы Климента VII.

Заполучив наконец-то официальную герцогскую власть, Алессандро развернулся вовсю. За последнее столетие флорентийцы видели разных Медичи – просвещенных «крестных отцов», скромно маскировавшихся под обычных купцов (светлая память уважаемому Козимо Старому), гениальных политиков-меценатов-поэтов-дипломатов (привет тебе, великолепнейший Лоренцо Великолепный!), римских пап (здравствуйте, Лев X и Климент VII!), напыщенных придурков (Пьеро Невезучий, я внимательно смотрю на тебя!) и безликих марионеток, послушно исполняющих команды умных родичей-понтификов из Рима (Джулиано Немурский и Лоренцо II: извините, ребята, но о вас даже вспомнить нечего). Но такого Медичи, как Алессандро, флорентийцы видели впервые.

Нельзя сказать, чтобы герцог-мулат был дураком – нет, дураком он не был. Нельзя и сказать, что он не был образован – все-таки об этом родичи-понтифики позаботились. Просто все это утонченное образование и традиционно высокая медицейская культура каким-то образом просвистели мимо Алессандро, не оказав на его натуру ни малейшего влияния. Парень он был прямой, как железнодорожная шпала, и из всего широчайшего спектра тогдашних дипломатических приемов усвоил только один: я теперь тут герцог, как я сказал – так и будет, а будете вякать – пришибу. Точка.

Железный герцог Алессандро, уголовник и социопат:



Первым делом, как мы уже знаем, Алессандро разогнал горсовет Синьорию, переселился во дворец, который она раньше занимала, и демонстративно сбросил с дворцовой башни колокол Вакку – символ городского самоуправления. Вторым номером программы новоявленный герцог поотбирал у горожан все летальное оружие, включая мечи-шпаги славных предков, пожертвованные церквям. Третьим – принялся строить в городе крепость, получившую впоследствии название Фортецца-да-Бассо («Крепость-в-низине»). Крепость в архитектурном плане получилась на редкость уродливой, но это Алессандро не смущало – эстет из него был как из говна пуля (уникальный случай в истории Медичи, да). Главное, в Фортецце-да-Бассо можно было разместить военный гарнизон, присланный императором Карлом, и вообще, ее строительство было главным условием будущей свадьбы с маленькой незаконной дочкой Карла – Маргаритой Австрийской.

Фортецца-да-Бассо (в наше время здесь квартирует реставрационный центр и устраиваются всякие занимательные выставки):



Все это – и попрание демократических основ, и конфискация оружия, и ввод имперского контингента – с точки зрения флорентийцев, конечно, было очень плохо. Но, как будто этого было недостаточно, Алессандро и в личном плане вел себя как полный отморозок: кутежи, попойки, блядство, прилюдные оскорбления почтенных горожан, высылка нафиг из города всех неблагонадежных, «веселые» ночные визиты в женские монастыри и дома добропорядочных семейств с последующим похищением и изнасилованием обитательниц – в общем, как минимум треть современного уголовного кодекса плакала по Алессандро горькими слезами.

Естественно, ебанатствовал герцог не в одиночку: вокруг него очень быстро образовался круг преданных лизоблюдов, готовых под предводительством своего светлейшего пахана буквально на все. Главным и самым любимым прихлебателем Алессандро считался его младший родич Лоренцо (он же Лоренцино) Медичи – который и сыграет ведущую роль в нашей сегодняшней истории. Вот он:



Лоренцо был натурой сложной. В детстве его звали Лоренцино («маленький Лоренцо»), чтобы отличать от старших тезок, коих в семействе Медичи было до хрена и больше. Во взрослом возрасте его тоже звали Лоренцино – из-за маленького роста, ну и из-за того, что невелика персона: еще один прапраправнук Джованни ди Биччи, тысячи их. Происходил Лоренцино из так называемой младшей ветви Медичи (она же ветвь Пополано), ведущей свой род от Лоренцо Старого (или Старшего), младшего брата Козимо Старого. Отношения между младшей и старшей ветвью традиционно были хреноватыми, и виной тому был, как ни печально это признавать, Лоренцо Великолепный. Оказавшись полвека назад опекуном своих осиротевших троюродных братьев, Джованни и Лоренцо (это уже четвертый Лоренцо в этом абзаце, так что смотрите, не перепутайте!), Великолепный принялся управлять их имуществом и так хорошо с ним управился, что когда пришла пора отчитываться перед повзрослевшими подопечными, оказалось, что имущество здорово похудело.

Естественно, начался семейный срач, и пришлось сироткам даже обращаться в городской арбитраж. В защиту Великолепного стоит сказать, что как раз в то время он разрывался на десять частей одновременно, пытаясь не дать папе Сиксту и неаполитанскому королю Ферранте раскатать Флорентийскую республику в блин, и латал дыры в государственном бюджете, черпая отовсюду, откуда только мог. Ну вот и из доли троюродных сироток (как держателей части капитала семейного банка Медичи) тоже черпал. В конце концов, конечно, Великолепный со своими подопечными расплатился, но осадочек, как говорится, остался. Тем более, что сиротки считали, что расплатились с ними далеко не полностью.

Обобранные сиротки Джованни и Лоренцо Медичи aka Пополано:



Еще больше отношения накалились после смерти Великолепного, когда Джованни и Лоренцо насмерть посрались с его сыном, дураком Пьеро, засветившим при всем честном народе Джованни по морде. Так что когда дела у Пьеро стали совсем плохи и флорентийцы вышибли его из города, братцы моментально перебежали на сторону революционных народных масс и публично заявили, что отрекаются от фамилии Медичи и теперь будут именоваться Пополано, то бишь «народные». (Заметим, что через без малого триста лет такую же фишку провернет их дальний-дальний потомок Филипп де Бурбон, превратившийся из герцога Орлеанского в Филиппа Эгалите, то есть в Филиппа Равенство, но этот революционный дауншифтинг нисколько не помешает герцогу попасть на гильотину; впрочем, Джованни с Лоренцо перемена фамилии тоже не сильно помогла).

Конечно, никто всерьез это отречение от семейных корней не воспринял, да и с изгнанными родичами братцы и их потомки потом помирились (после возвращения этих изгнанных к власти, само собой) – но прозвище Пополано приклеилось к этой ветви раз и навсегда. Маленький Лоренцино приходился Лоренцо Пополано родным внуком, а мулату Алессандро, прости господи, четвероюродным дядей (это если считать Алессандро сыном Лоренцо II, а если сыном папы Климента – то четвероюродным братом). На наши деньги это родство можно было бы счесть седьмой водой на киселе, но, во-первых, в те времена к семейным связям относились куда более трепетно, а во-вторых, поскольку все эти Медичи столетиями женились на девицах из одних и тех же почтенных флорентийских семейств, то, надо понимать, общих генов у всех этих дальних кузенов было куда больше, чем можно предположить, считая строго по мужской линии.

В общем, Лоренцино приходился флорентийским правителям признанным родичем, а посему и образование, как уже упоминалось, получал вместе со своими кузенами из старшей ветви – Ипполито и Алессандро. Правда, после изгнания Медичи в 1526 году кузены разбежались в разные стороны – Ипполито и Алессандро (к тому времени уже здоровенные лбы) смылись к папе Клименту в Орвьето, а двенадцатилетного Лоренцино вместе со всеми его младшими сиблингами мама увезла в Венецию. Туда же уехал и его младший троюродный братец Козимо – внук Джованни Пополано и знаменитой Катерины Сфорца. Этому Козимо еще предстоит сыграть свою роль в истории семейства Медичи (да еще какую роль!), но об этом поговорим попозже.

Просидев в Венеции четыре года, ветвь Пополано дождалась, пока политическая буря устаканится, а затем перебралась в Рим – под крылышко старшего родича, папы Климента. Таким образом Лоренцино продолжил свое образование уже в Вечном Городе. Подросток он был умненький, даровитый, но с такими стадами тараканов в голове, что мама не горюй. Его вечно грыз комплекс неполноценности – из-за маленького роста (Лоренцино действительно был недомерок), из-за того, что его ветвь младшая, а не старшая (ведь по факту после смерти своего отца он самый старший ЗАКОННОРОЖДЕННЫЙ потомок Джованни ди Биччи, а все эти Алессандро, Ипполито, да и сам папа Климент – бастарды, рожденные хрен знает от кого!), из-за того, что когда-то Лоренцо Великолепный обобрал его дедушку и так не компенсировал отнятое в полной мере (во всяком случае, семейство Пополано считало, что не в полной)… В общем, обидок на мироздание у этого отпрыска ветви Пополано было до фига.

В итоге из Лоренцино вырос чрезвычайно талантливый (потом он станет весьма неплохим литератором), высокоинтеллектуальный, всесторонне развитый, крайне чувствительный и очень ранимый говнюк. Свою карьеру антисоциального ебаната этот трепетный юноша начал с того, что в девятнадцать лет по пьяной лавочке поотрубал мечом головы статуям на триумфальной арке Константина на римском Форуме – якобы демонстрируя таким образом свое республиканское мировоззрение и ненависть к тиранам. Окружающие, правда, этот политический перфоманс не оценили, так что после «победы» над мраморным империализмом тираноборец заработал новое прозвище – Лоренцаччо. (К сожалению, вот этот вот великолепный итальянский суффикс –accio аналогов в русском языке не имеет, но, в общем и целом, его функция – придавать существительному дополнительное негативное значение: «мерзкий», «паршивый», «паскудный» и т.д. Таким образом, старший представитель младшей ветви Медичи из «маленького Лоренцо» (Lorenzino) превратился в «паскудного Лоренцо» (Lorenzaccio), и так мы его отныне и будем называть).

Когда папа Климент, большой эстет и любитель античности, узнал, что какой-то урод покалечил бесценные римские артефакты, он пришел в бешенство и публично объявил, что казнит негодяя к чертовой матери, как только римская стража его поймает. А уж когда папа узнал, что этот самый негодяй и вандал – его собственный родич, понтифика от ярости едва не хватила кондрашка: Медичи (!), разрушающий (!!) античные статуи (!!!) – ДА ЭТО ЖЕ ПРОСТО ТРЫНДЕЦ!!! Пожалуй, сковырни Лоренцаччо голову какой-нибудь типовой Мадонне, каких много в римских церквях, или напиши неприличное слово на распятии в соборе святого Петра – Климент и то воспринял бы это с большим пониманием. В конце концов, к религии папа относился довольно индифферентно (просто бизнес такой, ничего личного), но вот надругательство над культурными ценностями – это, с точки зрения Климента, было совершенно непростительно, а посему Лоренцаччо неиллюзорным образом светила секир-башка.

На счастье молодого ебаната, над ним сжалился его кузен Ипполито. Отношения с папой у Ипполито в то время были еще хорошие, так что ему удалось упросить Климента не казнить глупого младшего родича, а просто выслать его из Рима куда подальше. Поостыв, папа согласился с доводами любимого племянника – кровь не вода, и все такое прочее, – и заменил смертный приговор изгнанием, буркнув: «Чтобы и духу этого ушлепка здесь не было!» Ушлепок не заставил себя упрашивать дважды, быстренько упаковал свои манатки и мотанул во Флоренцию, к Алессандро, который как раз только-только стал герцогом Флорентийским. Так что ебанатить с того времени они начали уже вдвоем: незаконнорожденный, но титулованный отпрыск старшей ветви, а на побегушках у него – рожденный в законном браке, но не добившийся успеха отпрыск младшей.

Надо сказать, что уже через год ебанатство Алессандро – как с участием Лоренцаччо, так и без – настолько достало флорентийцев, что местные республиканские круги решили пожаловаться на него его будущему тестю, императору Карлу. Затея, скажем прямо, довольно идиотская (особенно для республиканцев, да :-)), но какие республиканцы – такие и затеи. Правда, некое рациональное зерно в их действиях все же имелось: Климент VII, покровитель и предполагаемый папаша Алессандро, к тому времени уже помер, а посему в теории возмущенные граждане могли рассчитывать, что без тяжелой артиллерии в виде Климента за спиной Алессандро окажется императору далеко не так дорог и симпатичен, как раньше.

Было решено, что главой делегации жалобщиков станет Ипполито Медичи, любивший Алессандро как старую Лукьяновскую тюрьму. Кардинальчик Ипполито, до сих пор не расставшийся с мечтой стать когда-нибудь светским правителем (правителем, разумеется, Флоренции – чего же еще!), жил в Риме на широкую ногу, содержал при своей персоне микродвор, состоявший из разного рода прихлебателей и союзников, включая изгнанных из Флоренции диссидентов (а также художников-поэтов-литераторов – как-никак, Ипполито был Медичи, а значит, меценат!), ну и при случае ездил куда-нибудь в рабочие командировки. Например, в Австрию, к тому же императору Карлу. Кстати, это путешествие понравилось Ипполито особенно, потому как в то время тамошние места кишмя кишели турками, что дало нашему воинственному кардинальчику повод собрать самый что ни на есть настоящий военный отряд (целых 8 тысяч венгерских кавалеристов, не хухры-мухры!) и гордо скакать во главе его как взрослый в самом настоящем военном венгерском костюме.

Ипполито-«венгр» кисти Тициана:



К несчастью, на данный момент император Карл пребывал не в Австрии, а черт знает где – аж в Тунисе, где его императорское величество пыталось показать турецкому флоту кузькину мать (

спойлер

спойлер: ни хрена не получилось). Ипполито вместе с прочими участниками делегации выдвинулся из Рима на юг, намереваясь отплыть в Африку из какого-нибудь подходящего порта, но, не проехав и двухсот километров, внезапно подхватил малярию и слег. Провалявшись с неделю в маленьком городишке Итри, двадцатичетырехлетний кардинальчик умер, оставив человечеству неплохую коллекцию антиков, вот этот самый портрет работы Тициана, а также незаконнорожденного сына Асдрубале (рожденного, как сплетничали в то время, от знаменитой красавицы и умницы Джулии Гонзага, по которой Ипполито вздыхал все последние годы жизни).

Разумеется, немедленно поползли слухи, что малярия тут вовсе ни при чем, а помер Ипполито от отравы, подсыпанной ему его собственным сенешалем Джованни Андреа де Франчески по приказу то ли герцога Алессандро, то ли нового папы Павла III, который страсть как хотел захапать богатейшие бенефиции, принадлежавшие покойному (и, что характерно, захапал). Во всяком случае, сенешаля даже на какое-то время арестовали, но потом дело заглохло и предполагаемого отравителя отпустили на все четыре стороны – что, само собой, породило еще больше слухов.

Что самое интересное – несмотря на смерть Ипполито, флорентийская делегация до императора Карла таки добралась. Правда, уже тогда, когда Карл вернулся из Туниса в Неаполь: в 1536 году члены делегации, включая тогдашнего главного флорентийского диссидента Якопо Нарди, предстали пред монаршими очами. Собственно, флорентийских делегаций было сразу две: с одной стороны – «жалобщики», с другой – официальные представители Алессандро во главе с герцогским советником Франческо Гвиччардини, знаменитым итальянским историком. Хотя как раз насчет Гвиччардини «жалобщики» не сильно переживали, поскольку втихаря уже давно успели заручиться его поддержкой: по своим убеждениям историк-советник был вроде как тоже республиканец и всякую тиранию прямо на дух не переносил.

Однако тут диссидентов ожидал мощнейший облом. Выслушав перечень преступлений Алессандро, озвученный Нарди, император вопросил герцогскую делегацию: а что, мол, вы, мессеры, имеете сказать по этому поводу? И вот тут знаменитый историк Гвиччардини блистательно доказал, что он недаром ученик другого знаменитого историка – Макиавелли. На все обвинения в адрес герцога он, к полному офигению своих тайных сообщников, решительно ответил, что это фигня и клеветнические измышления, а вообще во Флоренции под управлением светлейшего герцога Алессандро царит сплошная тишь и благорастворение воздухов. Ну вот и ладненько, сказал император Карл, и на этом дело и закончилось.

Франческо Гвиччардини, хороший историк и хитрая сволочь успешный политикан:



Короче, мулат Алессандро мог вздохнуть спокойно: император на его стороне, главный родич-конкурент Ипполито – в могиле, чего ж еще нормальному герцогу желать? Ах, да, вот чего: обещанной свадьбы с Маргаритой Австрийской, конечно же. Ну что ж, за этим дело тоже не стало: летом того же года Карл самолично привез свою четырнадцатилетнюю незаконнорожденную дочку во Флоренцию, посмотрел на крепость Фортецца-да-Бассо, остался вполне доволен увиденным и дал Алессандро добро на свадебку. Тем же летом молодые поженились и стали жить да добра наживать.

«Добро», впрочем, было весьма своеобразным. В моральном плане женитьба не повлияла на Алессандро от слова «никак»: кутежи, дебоши, грабежи и изнасилования продолжались с той же интенсивностью. Естественно, в компании и при живейшем содействии младшего родича-прихлебателя – Лоренцино aka Лоренцаччо.

Позднее Лоренцаччо будет утверждать, что на самом деле всегда ненавидел Алессандро, посколько Алессандро – тиран, а он, Лоренцо Медичи, – благородный республиканец, и вообще участие в бесчинствах кузена принимал исключительно ради того, чтобы усыпить бдительность врага. Впрочем, с уверенностью можно утверждать только одно: ненавидеть-то Алессандро он действительно ненавидел, а вот из антитиранических соображений или нет – вот это уже вопрос. Потому как если посмотреть на хронологию дальнейших событий, обнаруживается весьма любопытное совпадение: республиканские чувства взыграли в Лоренцаччо аккурат после того, как в судебном споре между его семьей и его кузеном Козимо Медичи (внуки дедов Пополано продолжали делить дедушкины наследства) Алессандро принял сторону Козимо.

В любом случае, даже если ебанатство Лоренцаччо действительно было хитрой работой под прикрытием, а материально-чесэвэшные интересы были здесь совсем-совсем ни при чем, успеха он достиг на все 100%. Герцог Алессандро искренне «считал его когда придурковатым, а когда бездельником» (© Бенвенуто Челлини), а флорентийские горожане так же искренне полагали, что этот недомерок Медичи – чокнутый отморозок, на котором пробы негде ставить. Так что маскировка (если только это действительно была маскировка) сработала безупречно.

Как бы там ни было, через несколько месяцев после проигрыша в суде Лоренцаччо начинает приводить в действие свой коварный план. Для начала он наплел Алессандро, что некая красивая дама (то ли Катерина Содерини, родственница Лоренцаччо по материнской линии, то ли его собственная родная сестра Лаудомия – в источниках на этот счет наблюдается некоторый разнобой) давно уже мечтает оказать светлейшему герцогу теплый прием в постели, но стесняется. А поскольку она стесняется, то прием будет оказан не на дому у дамы, а в доме у самого Лоренцаччо, под покровом строжайшей тайны.

«Ну дык епт!» - весело сказал Алессандро и в ночь с 6 на 7 января (то есть, в католический крещенский вечерок) радостно поперся в дом к родичу-прихлебателю в надежде на приятное свидание. Дама, однако, «задерживалась», и Лоренцаччо сказал, что сейчас сходит за ней сам, а пока светлейший герцог может отдохнуть после праздничного ужина. Ужин, кстати, в тот вечер оказался на славу, так что нагрузившийся Алессандро, едва улегшись в мягкую постель, отрубился мертвым сном.

Очень скоро Лоренцаччо вернулся – без дамы, зато со своим слугой, неким Микеле дель Таволаччино по прозвищу Скоронконколо. И вот «паскудный Лоренцо» вместе с этим Скоронконколо принялись в четыре руки убивать злобного тирана: точнее, убивал Скоронконколо, а Лоренцаччо держал Алессандро за руки, чтобы тот побыстрее убился. Однако убиваться проснувшийся герцог не желал ни в какую и даже прокусил кузену палец до крови, пока Скороконколо пытался перерезать ему горло. Наконец, после долгих совместных усилий, сообщники таки дорезали свою жертву, после чего Лоренцаччо прицепил на труп заранее заготовленную записку с цитатой из «Энеиды» - «Vincit amor patriae laudumque immense cupido» («Любовь к отчизне и стремление к славе побеждают») – дабы те, кто найдет потом тело, сразу поняли: герцога прирезали не в какой-нибудь там пьяной драке, а исключительно из благороднейших республиканских побуждений!

Прояснив, таким образом, для будущих следователей мотив преступления, Лоренцаччо в сопровождении все того же верного Скоронконколо немедленно смылся в Венецию, где в то время проживало очень много высланных флорентийских диссидентов. Диссидентская диаспора приняла Лоренцаччо как героя: тираноборец! освободитель!! новый Брут!!! – так что оставалось только почивать на лаврах и ждать, пока после смерти ненавистного кузена во Флоренции снова установится республиканский строй, и уж при этом-то строе достойнейший Лоренцо де Медичи – уже не Лоренцино, не Лоренцаччо! – разумеется, будет играть не последнюю роль.

Однако с триумфальным возвращением во Флоренцию у Лоренцаччо не срослось. Во-первых, за годы совместного бесоебства с герцогом за нашим героем закрепилась устойчивая репутация подонка – настолько устойчивая, что ни в какие благородные намерения нового Брута широкая общественность так и не поверила. А во-вторых, труп герцога вообще обнаружили не сразу: сначала охрана просто побоялась ломиться в запертую спальню (того гляди, еще огребешь от его светлости за прерванный кайф!), а потом, когда тело нашли, у охранников хватило ума не разносить эту сенсационную новость по всему городу, а побежать прямо к одному из членов флорентийского правительства – кардиналу Чибо (кстати, сыну Маддалены Медичи, любимой дочери Лоренцо Великолепного).

Выслушав донесение охранников, кардинал побежал к герцогскому главсоветнику, уже знакомому нам Франческо Гвиччардини, и они оба принялись думать думу. По всему выходило, что прямо сейчас предавать огласке смерть Алессандро никак нельзя, ибо на радостях флорентийцы могут поднять республиканский бунт, бессмысленный и беспощадный. А даже если бунта не будет, то император Карл – и к гадалке не ходи! – на правах тестя покойного наложит на город лапу, посадит сюда какого-нибудь вице-короля, как в Неаполе, и прощай тогда весь флорентийский суверенитет!

Значит, покойному герцогу нужно было быстро подыскивать преемника. Законных наследников от Маргариты Австрийской у Алессандро не было – были только бастарды от разных дам: малолетний Джулио и еще более малолетняя Джулия (рожденные, скорее всего, от аристократки Таддеи Маласпины), ну и еще какая-то неизвестная дама была беременна третьим незаконным герцогским отпрыском (это тоже будет девочка – Порция Медичи, и родится она аж весной следующего года).

В общем, единственным представителем старшей ветви мужского пола был только этот незаконнорожденный Джулио, которому на тот момент исполнилось от силы лет пять. Кардинал Чибо усиленно топил за то, чтобы отдать герцогскую корону именно ему – с дальним прицелом стать при несмышленом ребенке регентом. Однако у Гвиччардини имелось свое мнение: нафиг весь этот детский сад, в герцоги нужно призвать кого-нибудь постарше и поумнее – например, Козимо Медичи, троюродного брата Лоренцаччо. (Козимо в то время было семнадцать и ничем особенным он пока не прославился – на самом деле Гвиччардини просто рассчитывал женить его на своей дочери, а потом втихаря управлять Флоренцией за спиной молодого-зеленого зятя).

Так и не придя к консенсусу, Чибо и Гвиччардини решили вынести обе кандидатуры на обсуждение городского совета. Совет склонялся к провозглашению республики, кардинал продолжал топить за малолетного Джулио, но хитрее всех оказался Гвиччардини, который успел к тому времени: а) послать на виллу Треббио за Козимо Медичи и б) сговориться с капитаном флорентийской гвардии, неким Алессандро Вителли.

Далее события развивались следующим образом (цитирую по Стратерну):

«После многочасовых ожесточенных споров члены совета, заседавшие в Палаццо Веккьо, вдруг услышали, что на площади, где стояли солдаты, происходит какое-то движение, через открытые окна доносились восклицания: «Голосуйте за Козимо! Козимо – герцог Флоренции!» Затем солдаты начали скандировать: «Козимо! Козимо! Козимо!» Следуя замыслу Гвиччардини, Вителли закричал: «Живее! Я не могу удержать солдат!» Это решило дело: все проголосовали за Козимо де Медичи».

Таким образом, с помощью этого нехитрого наебалова приема Козимо Медичи из ветви Пополано стал Козимо Первым – вторым герцогом Флорентийским, а затем и великим герцогом Тосканы. Что же касается его кузена Лоренцаччо, то этот «новый Брут» еще долго болтался в изгнании, как говно в проруби, пока через семь лет его не прирезали в Венеции наемные убийцы, посланные то ли императором Карлом, так и не простившим смерть зятя, то ли Козимо, считавшим, что убийство правителя из дома Медичи (даже если оно так выгодно обернулось для него самого) прощать ни в коем случае нельзя.

После Лоренцаччо остались незаконная дочка Лоренцина, прижитая от венецианской патрицианки Элены Бароцци, и «Апология» - литературно-публицистический труд, пафосный по самое не могу, в котором Лоренцаччо расписал, какой гад был герцог Алессандро и как самоотверженно он, благородный Лоренцо Медичи, пожертвовал своей репутацией, долгие годы притворяясь Бабой Ягой в тылу врага, дабы убить подлого тирана. На основе этих «Апологий» французский романтик Альфред де Мюссе потом написал свою знаменитую пьесу, которую у нас в переводах принято называть «Лорензаччо» (почему через «з» - не спрашивайте, не знаю: французы, конечно, итальянское «ц» не выговаривают, но «ч» они не выговаривают тем более). Исторической достоверности в пьесе, конечно, кот наплакал, но вообще вещь очень хорошая, кто не читал – прочтите, не пожалеете.

А тем временем во Флоренции, как уже говорилось, воцарился семнадцатилетний Козимо Медичи – парень действительно молодой и зеленый (на что и рассчитывал хитрый Гвиччардини), но при этом весьма и весьма себе на уме. Именно благодаря этому самому Козимо история Флоренции пойдет по тому пути, по которому она пошла, но об этом уже в следующий раз.

Продолжение следует…

@темы: Медичи

---

Попугай традиционно открыл купальный сезон. Засел в миске с водой и кряхтит теперь оттуда. Надо понимать, от удовольствия.



UPD:

О, вылез.

---

В попытке сварганить дома интересу ради холодный фарфор внезапно получила кусок резины. Из морозостойкого клея "Дракон", тетрабората натрия и неизвестной фигни, мешок которой стоит у меня в ванной уже четвертый год. Что это такое - не знает никто, кроме моего ремонтника, но поскольку контакты ремонтника я посеяла черт знает когда, будем считать, что просвещенному человечеству это неизвестно. Похоже на шпаклевку, но не шпаклевка.

А резина хорошая такая вышла, тугая. На куски режется хорошо, карандаш с картона стирает нормально (с бумаги, правда, хуже - жестковата для бумаги, наверное, буры надо было меньше класть...:-))).

Слабонервным и детям не смотреть

Кстати, фарфор из этого "Дракона" тоже, вроде, ничего. Посмотрим, что с ним завтра будет.

---

Хоть на аватарку бери, если б размеры позволяли.



"Глаз ставится перед скарабеем только тогда, когда после змеи стоит активное деепричастие".

---

Прадо только что вернул деньги за неиспользованные билеты.

Я в прострации: мы про эти билеты, честно говоря, и забыли - сумма невелика, бог с ними. Так они нам вчера письмо прислали: мол, хотим вам денежки вернуть...

В общем, Испания в который раз за время карантина повергает меня в шок: из четырех отелей три вернули деньги беспрекословно по первому же запросу (четвертый предложил перенести бронь, ну да хрен с ним, там всего одна ночь). Железная дорога тоже все вернула.

Единственное, о чем я жалею, - так это о том, что авиакомпания у нас не испанская. ((( За авиабилеты, чую я, хрен мы что вернем.

Кстати, от гребаной французской электрички из Тура в Пуатье, отмененной в декабре из-за забастовки, мы тоже до сих пор не видали ни копья. Не забудем, не простим: пепел этих восемнадцати евро по-прежнему стучит в наших сердцах.

---

Вас приветствует попугай!



На самом деле это композиция "Дай укушу фронтальную камеру".

---

Принесу-ка еще Порпоры.

Это, граждане, "De profundis" в мажоре. Угу. "De profundis". В МАЖОРЕ, Е-МОЕ!!!111 Из глубин, значится, взываю к тебе, Господи, бодренько так взываю, жизнерадостно, не побоюсь даже этого слова, аллегро виваче...



Более того, там в составе этого "De profundis" еще и "Глория" есть. В переводе с тогдашнего культурного языка на сегодняшний впихнуть в покаянный псалом "Глорию" - это все равно что забацать посреди похорон "It's raining men, hallelujah!" силами похоронного же оркестра (погребальные обычаи новоорлеанских негров не в счет). Меня жутко разбирает интерес, что же это за чин мессы такой был в приюте Мендиканти, но в буклетике к диску об этом ни слова. Зато там куча цитат из "Консуэло" - французы, что с них возьмешь.

А вообще диск очень хороший. И мотеты у Порпоры хорошие, и концерты вивальдинские нетривиальные подобрались.

@темы: Nicola Porpora

---

Предпасхальное

Вот-вот, очень поучительно: возьми двенадцать человек - один окажется предателем, второй отступником, третий и четвертый вместе с этим вторым даже пободрствовать с тобой не смогут, когда ты их об этом попросишь, и все они будут дураки дураками и начнут что-то понимать только после твоей смерти. А на казнь, чтобы поддержать твою маму, придет только самый младший, у которого молоко на губах еще не обсохло, и Магдалина, которую даже апостолом никто не считает.

Ну и кстати о казни - Халленберг и Феррандини:



Перевод у меня лежит вот здесь. Охрененный тут все-таки текст, и Феррандини охрененный. Ну и Халленберг, само собой.

@темы: Ann Hallenberg, Giovanni Battista Ferrandini

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра