Джованни ди Биччи
Козимо Старый: часть 1
Козимо Старый: часть 2
Козимо Старый: часть 3
Пьеро Подагрик
Лоренцо Великолепный: часть 1
Лоренцо Великолепный: часть 2. Заговор Пацци (начало)
Лоренцо Великолепный: часть 2. Заговор Пацци (продолжение)
Лоренцо Великолепный: часть 3. Игра ва-банк
Лоренцо Великолепный: часть 4. The best
Лоренцо Великолепный: часть 5. Микеланджело, Савонарола и звезда над Карреджи
Пьеро Невезучий
Мы оставили нашего кардинальчика в тот драматический момент, когда он, переодетый в монашескую рясу, выбрался из Флоренции и поскакал в Пизу – забирать оттуда любимого кузена Джулио.
Кузен Джулио тоже заслуживает как минимум несколько слов в этом посте, поскольку они с Джованни всю жизнь были неразлучным тандемом (спойлерспойлер: и вообще, он тоже потом станет папой римским).
Себастьяно дель Пьомбо: кузен Джулио на пике своей карьеры
).
Джулио был бастардом покойного Джулиано Медичи, младшего брата Лоренцо Великолепного. Родился он через месяц после того, как Джулиано убили во время заговора Пацци, и получил в крещении имя Джулио Дзаноби: Джулио – в честь безвременно погибшего родителя, Дзаноби – в честь святого Зиновия, покровителя Флоренции.
Кто была мама младенца – вопрос дискуссионный. Но вообще традиционно считается, что это была некая Антония по прозвищу Фьоретта, дочка Антонио Горини, то ли каретника, то ли профессора Флорентийского университета. Вполне возможно, именно с ней ребенок и провел первые годы жизни – хотя официально опекуном маленького Джулио считался его крестный, Антонио да Сангалло-старший, известный флорентийский архитектор и большой друг Лоренцо Великолепного. Когда бастарду стукнуло семь, заботливый дядюшка Лоренцо забрал его к себе и начал воспитывать со своими детьми. Мальчик был умненький, красивый – весь в папу, но, в отличие от покойного Джулиано, очень тихий и застенчивый: то ли сиротское детство сказалось, то ли от природы такой получился. Из всего многочисленного выводка кузенов и кузин тихому и застенчивому Джулио больше всего понравился добродушный толстячок Джованни, который был на три года его старше. Попав в палаццо Медичи, Джулио принялся ходить за Джованни хвостиком – да так всю свою жизнь и проходил.
Помимо душевной симпатии, объединяла кузенов еще и общая будущая карьера – ибо, поразмыслив хорошенько, Лоренцо решил пустить племянничка по духовной части. Конечно, у Джулио стартовые условия были куда хуже, чем у Джованни – он ведь был незаконнорожденный, так что высшие церковные сферы для него были закрыты: например, кардиналом ему точно было не стать. Эту проблему Медичи надеялись со временем как-нибудь решить, а пока Лоренцо пристроил малолетнего племянника в орден госпитальеров и выбил ему пост Великого приора Капуи. В Капуе Джулио, естественно, не жил, а жил он в семье дядюшки, а потом в Пизе, где они с Джованни изучали в университете каноническое право, однако доходы с капуанских бенефициев капали несовершеннолетнему приору весьма исправно.
Джованни покинул университет первым: в 1492 году папа Иннокентий открыто провозгласил его кардиналом, и со студенческой жизнью пришлось завязывать. Но о младшем кузене наш кардинальчик не забыл и то и дело срывал его с занятий – то на конклаве в Риме посидеть, то домой во Флоренцию торжественной процессией проехаться. На сей же раз повод для встречи был куда менее приятный: прискакав в Пизу, Джованни довел до сведения младшего товарища, что правлению Медичи во Флоренции пришел кирдык, а поскольку Пиза является частью Флорентийской республики, то оставаться тут им обоим крайне нежелательно.
читать дальшеУмненький Джулио послушно собрал чемоданы, и кузены рванули прочь из города. Джованни на тот момент едва-едва стукнуло двадцать, а Джулио – семнадцать, но соображалка у обоих работала очень хорошо: все-таки вырасти при дворе Лоренцо Великолепного – такой жизненный опыт даром не проходит. К тому же, в отличие от остального семейства, у них были деньги: если флорентийские активы Медичи были конфискованы в пользу республики, то дотянуться до кардинальских/приорских бенефициев никакая Синьория, естественно, даже помыслить не могла.
Следующие четыре года кузены болтались по всей Италии, усердно поддерживая попытки Пьеро Невезучего отхапать себе Флоренцию обратно. Из попыток этих, как известно, ничего не вышло. В конце концов, Джованни сделал вывод, что пора взять паузу – тем более что положение у него к этому моменту было, мягко говоря, сложным. В Риме нашему кардинальчику были не рады – там на папском престоле как раз сидел Александр VI, он же Родриго Борджа, который никак не мог забыть, что во время предыдущих выборов Медичи поддержали не его, такого замечательного, а кардинала Джулиано делла Ровере. Посему, рассудив, что в Вечном городе оставаться небезопасно (того гляди, отравят), а во всей прочей Италии – просто бесполезно (количество
Сказано – сделано. Верный кузен Джулио снова собрал чемоданы, и оба брата-прелата в сопровождении друзей-приятелей-секретарей выдвинулись в Венецию, а оттуда через Альпы в Баварию.
Точно известно, что путешествовали кузены инкогнито. Однако что касается прочих аспектов этого вояжа, то сведения насчет них сохранились самые противоречивые. Одни источники сообщают, что в баварском Ульме Джованни сотоварищи были арестованы местными властями (при этом скромно умалчивая, за что именно), и только после того как Джованни раскрыл свое инкогнито, их с почестями препроводили к императору Максимилиану, а затем отправили на почетные хлеба к эрцгерцогу Фландрскому. Вторые молчат об этом инциденте как рыба об лед, сразу переходя к неземному восторгу, который испытал Максимилиан, узрев сына своего давнего политического партнера, а также к описаниям эрцгерцогского гостеприимства. В общем, дело ясное, что дело темное.
Что самое смешное, аналогичная неприятность повторилась, когда наши туристы добрались до французского Руана. Тут уж источники единодушны: да, было дело, да, попали под арест – хотя опять-таки причину ареста никто почему-то не указывает. Блин, если честно, я даже не могу себе представить, чем таким эта теплая компания могла насолить руанским властям: дочку местного прево всем коллективом соблазнили, что ли? Или пьяный стриптиз под ратушей устроили? Политика здесь вроде как не при чем, ибо на флорентийские разборки Людовику XII было насрать… короче, загадка, да и только.
Так или иначе, пришлось кузенам плотно ознакомиться с бытом и нравами местной кутузки. По счастью, им удалось отправить весточку в Италию, Пьеро Невезучему, а Пьеро хоть и был во многих жизненных аспектах мудак мудаком, но свое семейство в обиду не давал никому. Вступив в переписку с Людовиком, Пьеро выбил из него указ об освобождении своих незадачливых родичей, однако пока указ дошел до Руана, Джованни, Джулио и их свита успели изрядно покормить тюремных клопов.
Выбравшись из узилища, кузены решили, что ну ее нафиг, такую турпоездку, и спешно двинулись в Марсель, а оттуда – домой, в Италию. Тем более что Джованни как раз прослышал, что папа Борджа сильно недоволен воцарившимся во Флоренции Савонаролой, а раз так, то он наверняка будет рад видеть в Риме врагов своего врага – то бишь, Медичи.
Однако перед тем как вернуться в Рим, Джованни решил сначала нанести визит своему коллеге, 57-летнему кардиналу делла Ровере, обретавшемуся на тот момент в Лигурии. Джулиано делла Ровере был одним из племянников покойного папы Сикста IV и, соответственно, кузеном Джироламо Риарио, одного из инициаторов заговора Пацци, но к этому времени семейная вражда давно уже была забыта, и Джованни и в голову не приходило попрекать коллегу невменяемой родней. Кроме того, у них с кардиналом делла Ровере был общий объект антипатии – папа Александр VI, от которого делла Ровере и убрался подальше, в свое родовое лигурийское гнездо Савону..
Вообще же Джулиано делла Ровере был персонажем крайне своеобразным. Судя по всему, матушка-природа намеревалась создать в его лице второго Франческо Сфорцу – здоровенный дуб (в общем-то, rovere по-итальянски «дуб» и есть), морда поперек себя шире, в плечах косая сажень, большой любитель выпить, посквернословить и подраться – короче говоря, солдафон солдафоном, хоть в палату мер и весов отправляй. Однако тридцать лет назад добрый дядюшка Сикст решил сделать из этого бравого вояки кардинала, и пришлось молодому делла Ровере вместо биваков и кабаков гнуть свою могучую спину над книжками, изучая каноническое право.
Мелоццо да Форли: семейный портрет – слева Джулиано делла Ровере, по центру его братец Джованни делла Ровере, на троне – папа/дядя Сикст
Что интересно, этот качок-переросток, невзирая на свои неинтеллигентные замашки, оказался весьма и весьма не глуп. В отличие от своих братьев и кузенов (вот уж кто действительно умом не блистал!) Джулиано быстро проявил недюжинные дипломатические способности – которые потом окончательно отшлифовал во Франции, куда дядя отправил его в качестве папского легата. Даже после смерти Сикста кардинал делла Ровере умудрился удержаться на плаву, заработав себе репутацию такого прожженного интригана, что политические конкуренты с уважением обходили его по стеночке: дескать, трогать такое добро – себе дороже будет.
Впрочем, на каждую хитрую гайку найдется свой хитрый болт. Для делла Ровере таким болтом оказался Родриго Борджа – кардинал еще более беспринципный, прожженный и интриганистый. Схлестнулись два этих могучих человечища на конклаве после смерти папы Иннокентия VIII: естественно, каждый метил на освободившийся Святейший Престол, но у Борджа тупо оказалось больше денег, так что он легко и непринужденно подкупил необходимое количество кардиналов-избирателей. Оскорбленный делла Ровере сбежал во Францию, где принялся науськивать на новоявленного папу короля Карла VIII, но ничего толкового из этого так и не вышло. В конце концов, делла Ровере и Борджа сделали вид, что помирились, однако кардинал благоразумно не стал возвращаться в Рим, засев до поры до времени в родимой Лигурии.
Естественно, приезд молодого Джованни Медичи, который тоже любил папу Борджа как старую Лукьяновскую тюрьму, не мог не вызвать у кардинала делла Ровере прилива добрых чувств. Оба кардинала – и старый, и молодой – уже были знакомы друг с другом (напомню, Медичи поддерживали делла Ровере на прошлом конклаве), но пообщаться поближе им с тех пор так и не пришлось. В Лигурии же общение пошло на ура: старый солдафон внезапно оказался не менее фанатичным любителем искусств, чем молодой Медичи, вскормленный при дворе своего великолепного папеньки-менецата, так что у них нашлась масса общих тем для разговора.
Обсудив все последние новинки в области прекрасного, делла Ровере потащил гостя на охоту – но Джованни и тут не подкачал. Несмотря на близорукость и, мягко говоря, лишний вес (с годами наш кардинальчик все более и более приближался очертаниями к идеальной фигуре - шару), он очень бодренько скакал вслед за своим старшим коллегой по лесным буеракам, не выказывая ни малейших поползновений вылететь из седла. После этого делла Ровере зауважал Джованни еще больше, ибо в силу своих природных склонностей искренне считал, что настоящий кардинал должен уметь ездить верхом, владеть оружием и, если что, быть способным повести войска супротив врагов Святой Матери Церкви, ну а всякими духовными глупостями пусть занимаются сельские падре.
В общем, расстались наши два кардинала закадычными друзьями. Этому политическому альянсу еще предстояло удивить мир, но пока что время для этого не пришло. Джованни, как и планировал, вернулся в Рим и тихо поселился там в своем дворце (нынешний палаццо Мадама – тот самый, где теперь заседает итальянский Сенат).
Палаццо Мадама:
Папа Борджа поначалу посматривал на возвращенца с подозрением, но потом успокоился: Джованни Медичи сидел тише воды ниже травы и всем своим поведением демонстрировал, что не собирается заниматься политикой от слова «совсем». Вместо политики Джованни ударился в меценатство. По семейному обычаю, он начал прикармливать у себя во дворце художников, ученых, музыкантов и литераторов, и вскоре по Риму пронесся слух, что общества интереснее и интеллектуальнее, чем то, что собирается в палаццо молодого кардинала Медичи, во всем городе не найти. К тому же,
Финансовой стороной всей этой красивой жизни заведовал верный кузен Джулио – единственный из правнуков Козимо Старого, кто унаследовал талант банкира (в конце концов, в отличие от Джованни, наполовину римлянина по своей матушке Орсини, сын Джулиано Медичи и Фьоретты Горини был чистокровным флорентийцем, так что умение считать денежки у него было прописано на уровне ДНК). Тем не менее, невзирая на всю свою осторожность и осмотрительность, Джулио отнюдь не препятствовал братцу швыряться деньгами направо и налево, ибо понимал: сейчас Медичи зарабатывают себе репутацию. А репутация, как твердо знали правнуки Козимо, дорогого стоит.
Тем временем тучи над головой семейства начинали понемногу рассеиваться. В 1503 году к вящему ликованию своих недоброжелателей отдал концы Александр VI Борджа – и это, с точки зрения Джованни Медичи, было очень хорошо. Правда, не успели предать покойного земле, как его сынок Чезаре, герцог Романьи и известный ебанат, тут же начал мутить выборы нового папы – устраивающего лично его, Чезаре. И ведь, что характерно, таки замутил, невзирая на яростное сопротивление прискакавшего из Лигурии кардинала делла Ровере.
Бартоломео Венето (?): портрет ебаната Чезаре
К счастью, очень скоро выяснилось, что Чезаре сам себя переиграл. Из всех претендентов на папский престол он выбрал самого квелого и болезненного (чтобы поменьше рыпался и не лез не в свои дела) и тем самым испортил себе всю малину: новый папа Пий III протянул только 27 дней, после чего скончался от подагры. По Риму привычно поползли слухи об отравлении, но тут уж Борджа были и вправду ни при чем – даже если кто-то и впрямь помог хворому папе отправиться в мир иной, то это был точно не Чезаре.
На сей раз Джулиано делла Ровере не собирался упускать свой шанс. При активной поддержке Джованни Медичи, он убедил кардиналов, что если они хотят избавиться от ебаната Чезаре раз и навсегда, то он, делла Ровере, единственный, кто способен им это счастье обеспечить. В результате осенью 1503 года делла Ровере был избран папой римский и принял имя Юлия II.
Для кардиналов это был тревожный знак. Родриго Борджа при интронизации нарекся Александром VI – в честь ни много ни мало Александра Македонского – и весь свой понтификат провоевал со всеми вокруг. Новый же папа даже не скрывал, что собирается подражать Юлию Цезарю, так что неспокойные времена Ватикану были гарантированы.
Так оно и вышло. Юлий II вошел в историю как один из самых воинственных пап своего времени, и начал он с того, что отправил папские войска усмирять бунт в Романье. Во главе этих самых войск выступал (ВНЕЗАПНО) Чезаре Борджа, которого папа Юлий, к недоумению всего своего окружения, оставил в должности гонфалоньера. Однако недолго музыка играла: как только Романья была умиротворена, папа (опять же ВНЕЗАПНО) арестовал Чезаре и выпустил из кутузки только тогда, когда тот согласился отдать ему все свои романские замки. На этом карьера Чезаре Борджа, в сущности, и закончилась: войск у него уже не было, денег тоже, а врагов за свою бурную жизнь он нажил видимо-невидимо. В поисках спасения обобранный Чезаре попробовал было податься в Неаполь, где правили его испанские сородичи, но сородичи отнюдь не желали злить папу Юлия и вместо теплого приема отправили незваного гостя в Валенсию, где и посадили под замок.
Избавившись от Борджа, Юлий продолжил боевые действия. Для начала он вступил в союз с французами, чтобы дать по зубам венецианцам, которые тоже пытались откусить у папы кусок Романьи. Этот военный поход Его Святейшество решил возглавить самолично (дорвался человек до любимого дела!) и, более того, настоял, чтобы на войну его сопровождали все двадцать четыре кардинала.
Кардиналы взвыли. К походной жизни они были приспособлены не больше, чем среднестатистический офисный планктон – к разгрузке вагонов. Но против понтифика не попрешь: пришлось бросать свои шикарные виллы и дворцы со всеми удобствами и выдвигаться на войну.
Налюбовавшись вдоволь, как все это блестящее общество мерзнет в палатках и вместо теплого сортира бегает подтираться лопухом под ближайший куст, Юлий, наконец-то сжалился и отправил несчастных кардиналов в обоз, оставив при себе только Джованни Медичи. Джованни войну не то чтобы любил (в этом смысле он пошел в папеньку, Лоренцо Великолепного), да и комплекцией от большинства своих раскормленных коллег не сильно отличался, но зато в седле держался твердо, к походным трудностям относился с юмором и вообще показал себя молодцом.
После того как объединенные папско-французские войска вышибли венецианцев из Папской области, Юлий немедленно развернулся на сто восемьдесят градусов и вместе с усмиренной Венецией, Неаполем и Священной Римской империей заключил военный союз… против французов! На сей раз тащить в поход всю кардинальскую консисторию он не стал, а взял с собой только стойкого Джованни, которому, пообещал, что если все будет хорошо, то он, папа, поможет Медичи вернуться во Флоренцию.
Флоренция, кстати, жила без Медичи очень даже неплохо. От Савонаролы с его проповедями флорентийцы уже избавились, а пост пожизненного гонфалоньера занимал Пьеро Содерини – довольно толковый мужик и весьма неплохой политик. Однако поскольку Флорентийская республика находилась в союзе с Францией, то лезть в антифранцузский союз, состряпанный папой, Содерини не стал – чем вызвал у Юлия лютейший батхерт (отсюда, собственно, и обещание, данное Джованни Медичи).
Поначалу у папско-венецианско-неаполитанско-имперской армии все шло хорошо. Они взяли Модену и еще несколько городков – в частности, феррарскую Мирандолу, куда папа лично въехал через брешь, проделанную артиллерийскими орудиями в стене. Надо сказать, сие незабываемое зрелище еще долго снилось всей Европе в кошмарных снах: наместник святого Петра, так сказать, глава христианского мира, с шашкой наголо въезжает в осажденный город сквозь пролом в стене – такого мир еще не видел!
Дальше, правда, ситуация несколько испоганилась. Весной 1512 года французская армия и войска папского альянса выстроились друг напротив друга под Равенной. Французов было около 24 тысяч и командовал ими 22-летний племянник Людовика XII Гастон де Фуа. Папское войско (назовем его так) насчитывало где-то столько же народу – по большей части, испанских наемников, – и в качестве главнокомандующего выступал 37-летний кардинал Джованни Медичи. Оба полководца решительно дали приказ «В атаку!» - и начался апокалипсис.
Битва при Равенне:
По итогам этого апокалипсиса полегла половина войск и с той, и с другой стороны (включая Гастона де Фуа, порубленного в капусту испанскими наемниками). Однако французы потеряли народу чуть меньше, так что победа вроде как осталась за ними. После битвы Джованни начал обходить поле боя, раздавая умирающим последнее пастырское утешение – и на этом и погорел: появившийся откуда ни возьмись французский отряд взял его в плен.
Французы могли ликовать: мало того, что битву под Равенной они выиграли, так еще и захватили аж целого боевого кардинала, любимого протеже папы Юлия! Правда, потеря королевского племянника несколько портила картину, не говоря уже о переполовиненном войске, так что по здравому размышлению новый главнокомандующий Жак де Ла Палис отдал приказ потихоньку разворачиваться по направлению к Альпам – то бишь, домой.
До Альп-то французы, конечно, дошли, но уже без Джованни: представьте себе, наш толстенький, близорукий и, в целом, не сказать чтобы особо спортивный кардинальчик умудрился по дороге сбежать! Стибрив чей-то мундир, он натянул его на себя (как еще только влез!), смылся из лагеря, залез в какую-то голубятню и отсиживался там, пока обозленные французы прочесывали окрестности. Когда преследователи, наконец, удалились несолоно хлебавши, Джованни выбрался из своего укрытия и, как был, весь в голубином помете, направился в сторону своих войск.
Папа Юлий, уже не чаявший увидеть его живым и здоровым, на радостях провозгласил, что выполнит свое обещание, не дожидаясь полной и окончательной победы над французами: Джованни может вотпрямщас взять часть испанских войск и идти отвоевывать свою Флоренцию сколько влезет. (Напомню, к тому времени Пьеро Невезучий уже успел утопиться в речке Гарильяно, так что официальным главой клана Медичи считался как раз наш кардинал).
Несмотря на такой аттракцион неслыханной щедрости со стороны папы, Джованни сначала попытался порешать этот вопрос мирным путем. Он выдвинул флорентийской Синьории следующее предложение: Флоренция капитулирует без боя, он, Джованни, тихо-мирно въезжает в город, и все будут жить долго и счастливо.
Синьория ответила отказом. К тому времени у Флорентийской республики имелось неплохое (как они считали) ополчение – общим числом в девять тысяч человек, – а испанцев у Джованни было вдвое меньше. Посему флорентийцы решили, что будут воевать до победного конца.
Ладно, сказал Джованни, воевать так воевать – и повел свои войска на Прато, небольшой городишко, расположенный приблизительно в 15 километрах от Флоренции.
К несчастью, пратовские ополченцы оказались полным фуфлом: узрев приближающуюся испанскую армию, они побросали оружие и разбежались кто куда. Испанцы ворвались в беззащитный Прато и устроили там ад с массовой резней, грабежами и изнасилованиями. К чести Джованни надо сказать, что таких раскладов он вовсе не планировал, но дорвавшиеся до грабежа испанцы вертели приказы своего главнокомандующего на соответствующем органе. В итоге все, что наш незадачливый полководец смог сделать, – это попытаться собрать как можно больше женщин и детей и запереть их в местной церкви, чтобы его собственные войска до них не добрались. Помогло, правда, плохо: за два дня испанцы сожгли и перерезали более 5000 мирных жителей, то есть большую половину населения Прато.
И все-таки, как ни цинично это звучит, этот незапланированный беспредел сыграл Джованни на руку. Когда во Флоренции узнали, что творится в Прато, у горожан от ужаса волосы на голове дыбом встали. Сторонники возвращения Медичи (а их в городе было не так мало, как могло бы показаться) явились шумною толпою к гонфалоньеру Содерини и потребовали у него: а) сдать город Джованни без боя; б) убраться в отставку. Содерини подумал и согласился – в обмен на гарантии, что ему дадут спокойно уехать из Флоренции (забегая вперед скажу: гарантии-то Джованни дал, но уже через несколько дней отправил вслед за Содерини погоню – правда, безрезультатно).
Итак, кардинал Джованни Медичи въехал во Флоренцию – родной и любимый город, откуда его и его семейство вышвырнули пинком под зад восемнадцать лет назад. Его сопровождали верный кузен Джулио и младший брат Джулиано – то бишь, все совершеннолетние представители мужского пола старшей ветви Медичи (напомню, имелась еще младшая ветвь – внуки и правнуки Лоренцо Старого, но с ними, как уже говорилось, было все непросто).
Рафаэль: Джулиано ди Лоренцо де Медичи
Бурного восторга у местных жителей возвращение Медичи, конечно, не вызвало, но и особых эксцессов – всяких там фирменных флорентийских бунтов, бессмысленных и беспощадных – тоже не наблюдалось (видимо, поучительный пример Прато многим запал в душу). Со своей стороны Джованни решил по максимуму умаслить горожан и закатил целую серию праздников а-ля Лоренцо Великолепный – с красочными шествиями, маскарадами, карнавалами, халявными фонтанами с вином и раздачей вкусностей. Флорентийцы, отвыкшие от таких шоу еще со времен Савонаролы, поначалу косились на этот праздник жизни с подозрением, но потом дело пошло на лад. Отношения между городом и его вернувшимися хозяевами стали если не теплыми, то, по крайней мере, приемлемыми.
Пока флорентийцы глазели на зрелища и дегустировали халявное вино, Медичи под шумок отформатировали городскую администрацию под себя: упразднили пожизненные полномочия гонфалоньера, сократив их до одного года, как раньше, и заодно выдавили с ключевых должностей явных республиканцев (например, хорошо известному нам Никколо Макиавелли, который был при прежнем правительстве чем-то вроде министра иностранных дел, пришлось убираться со своего поста к чертовой матери).
Первые полгода Джованни занимался всеми политическими делами сам, но в феврале 1513 года до Флоренции докатилось сенсационное известие: папа Юлий лежит при смерти. Старого вояку доконала лихорадка (осложненная, как поговаривали, сифилисом, который понтифик нажил себе во времена то ли бурной молодости, то ли не менее бурной зрелости). Джованни в это время и сам был нездоров: его донимала язва желудка и геморрой, приобретенный во время героических походов с этим самым папой Юлием. Но медлить было нельзя – как только Юлий умрет, немедленно начнутся выборы нового папы, а кардинал Медичи не без основания считался одним из самых вероятных кандидатов на папское кресло.
Короче, нужно было ехать в Рим хоть чучелом, хоть тушкой. Оставив на хозяйстве младшего брата (разумеется, под бдительным присмотром кузена Джулио), Джованни велел погрузить себя в носилки и отправился хлебать киселя за сто пятьдесят верст, жалобно охая при встрече с каждым ухабом, коих на дороге от Флоренции до Рима в те времена было видимо-невидимо.
В результате пока носилки с нашим кардиналом дотащились до Вечного города, папа Юлий уже успел помереть, а несчастному Джованни после этого путешествия пришлось еще несколько дней отлеживаться в своем римском дворце. Так что начало конклава он пропустил – что, впрочем, пошло ему только на пользу.
Когда Джованни наконец-то присоединился к заседавшим, кардиналы-избиратели уже успели пересраться друг с другом в самых разнообразных комбинациях. По традиции помещение, в котором заседал конклав, с первого же дня запиралось наглухо, и никто из заседавших не мог покинуть его, пока не будет избран новый папа. «С воли» разрешалось передавать только еду, да и то в весьма скудных количествах, причем с каждым днем порции становились все меньше и меньше. К моменту прибытия Джованни Медичи кардиналы сидели взаперти уже неделю и за это время успели изрядно оголодать, но к согласию не приблизились ни на йоту.
Впрочем, появление на этом сборище дышащего на ладан Джованни зародило в срущихся кардиналах нечто близкое к конструктивному консенсусу. Во-первых, хворых на конклавах любили всегда: чем больнее был кандидат, тем охотнее за него голосовали – типа, даже если ошибемся и выберем не того, то не страшно, все равно скоро помрет. Во-вторых, кардиналы знали, что Джованни, в отличие от покойного Юлия II, войну на самом деле не жалует и, уж во всяком случае, таскать их по походам (о чем большинство присутствующих вспоминали с душевным содроганием) точно не станет. Ну и, наконец, в-третьих, участникам конклава уже осточертело жрать монастырские сухари и ходить в один сортир на всех, так что они спали и видели, как бы вырваться с этого затянувшегося мероприятия.
Казалось, еще немного – и Джованни с легкостью наберет нужное количество голосов. К несчастью, среди заседавших присутствовал кардинал Франческо Содерини, приходившийся родным братом гонфалоньеру Пьеро Содерини, которого Медичи отправили в изгнание. Естественно, предложение проголосовать за обидчика своего родича Франческо встретил в штыки. Положение осложнялось тем, что за ним стояла целая фракция друзей-единомышленников, способных провалить любое голосование. Конклав снова зашел в тупик.
Наконец, Джованни решил, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих. В один прекрасный день, стеная и хватаясь за все свои больные места, он подполз к кардиналу Содерини и принялся вкрадчиво вешать ему лапшу на уши. Прежде всего, он предложил противнику породниться – женить своего старшего племянника Лоренцо, сына Пьеро Невезучего, на одной из племянниц Содерини. Таким образом, когда Джованни изберут папой, клан Содерини станет папскими родственниками со всеми причитающимися этому положению плюшками.
Предложение кардиналу Содерини понравилось, но он выдвинул дополнительное условие: Медичи должны вернуть его брата из изгнания. Завязался ожесточенный торг. Пустить
Кардиналы едва с ума не сошли от радости. Наконец-то можно выбрать папу и свалить с этого вонючего конклава домой – к вкусной жратве и мягким постелям! Тут, однако, обнаружилась небольшая проблемка: как уже говорилось, Джованни был кардиналом-мирянином – то есть, строго говоря, даже духовным лицом в полном смысле этого слова не являлся. Поэтому пришлось принимать его в сонм служителей божиих, так сказать, поэтапно: 9 марта кардиналы за него проголосовали, 15 марта – рукоположили его в священники, 17 марта – посвятили в епископы, и, наконец, 19 марта 37-летний Джованни Медичи официально взошел на Святейший Престол под именем Льва X.
Это была победа, о которой всего несколько десятилетий назад Медичи не могли даже помыслить. Сын, внук и правнук флорентийских банкиров стал наместником святого Петра – Козимо Старый, Пьеро Подагрик и Лоренцо Великолепный на том свете наверняка аплодировали стоя! Прав, прав был Лоренцо, предназначив для церковной карьеры самого умного из своих сыновей: по сравнению с могуществом папы любая светская власть (во всяком случае, та, которой могли достичь «безродные» Медичи) была просто фигней. Теперь семейству предстояло выйти на новый уровень, и Джованни, как образцовый родственник, использует для этого все, что можно будет выжать из его нового положения.
Продолжение следует…