"Почем я знаю: может, через три недели наступит конец света!" (с)
Слово «гегемончик» появилось у нас в обиходе года четыре назад, когда мы катили на электричке из Бергамо в Пизу и читали пизанский путеводитель. Путеводитель пафосно расписывал, что некогда Пиза была морским ГЕГЕМОНОМ (!!1111) Италии – одним из четырех, потому что были еще Венеция, Генуя и Амальфи, ужавшийся ныне до размеров обычного крошечного приморского городка.
В Венеции мы к тому времени уже были, в Пизу на электричке в четырнадцатом году доползли, в Геную, даст бог, когда-нибудь еще попадем, ну а в Амальфи из Салерно было просто грех не скататься – он там под боком, всего-то двадцать пять километров.
Амальфи начал свою гегемонскую карьеру раньше всех – и спойлер. В VIII-IX веке, когда жители венецианской лагуны еще только-только начинали застраивать свой остров Риальто, когда Генуя была всего лишь мелким городишком на лигурийском побережье, чьи купцы не рисковали совать нос дальше Генуэзского залива (однако Пиза уже вовсю строила свой флот – только щепки в окрестных лесах летели), – Амальфи уже был владычицей морской.
Попрошу заметить, именно владычицей, а не владетелем, потому что в итальянском языке Амальфи женского рода – как, кстати, и все прочие гегемоны. Посему когда кому-нибудь приспичивает символически изобразить четыре итальянские морские республики, то изображают их в виде дам: Пизу – во фригийском колпаке, Геную – в дожеской короне, Венецию – в дожеской мантии и с львом святого Марка на щите, а Амальфи – тоже в короне и со щитом, но на щите нарисован компас (в честь амальфитанского мореплавателя Флавио Джойя, который якобы первым в Европе усовершенствовал античный компас до более-менее юзабельной модели). Так что, строго говоря, все четыре города – не гегемончики, и даже не гегемоны, а ГЕГЕМОНШИ.
В этом городе торговали всем – солью с Сардинии, шелками из Византии, пряностями с Ближнего Востока и рабами отовсюду, где только можно было их раздобыть. Вся окрестная Италия в силу недоразвитости средневековой экономики пробавлялась бартером, меняя железный топор на мешок пшеницы и двух цыплят на головку сыра, – а в карманцах у амальфитанских купцов побрякивали самые что ни на есть настоящие деньги: арабские динары и византийские солиды. Заезжий арабский путешественник Ибн-Саукаль в конце десятого века писал, что Амальфи – самый благородный, самый могущественный и самый богатый из лангобардских городов, чьи владения граничат с владениями Неаполя – «прекрасного города, но менее значительного, чем Амальфи» (действительно, подумаешь, какая фигня – Неаполь…).
К десятому веку в Амальфи насчитывалось порядка 70-80 тысяч жителей – натуральный мегаполис по тогдашним меркам (учитывая, что, например, в Риме на то время народу было дай бог тысяч 30). Местные воротилы имели бизнес-представительства во всех крупных портах Средиземноморья и зачастую выбивали себе у местных властей нехилые торговые привилегии. Чуть позже амальфитанские купцы вместе с коллегами из Салерно даже вымутят у египетского халифа Али-Аль-Заира разрешение восстановить в Иерусалиме госпиталь, основанный некогда папой Григорием Великим в качестве приюта и медучреждения для христианских пилигримов. Когда впоследствии этот госпиталь станет резиденцией новообразованного Ордена госпитальеров, госпитальеры позаимствуют себе в качестве официальной символики герб Амальфи – так называемый «мальтийский» крест, но не на синем фоне, а на красном (опционально – на черном).
читать дальше
( А за передачу португальских антропонимов надо отдельно бить лопатой по хлебалу.
, внизу - церковь Марии-Утешительницы (della Consolazione), и, наконец, наверху, самая большая - Сан-Джованни. Все они носят географическую приставку "a Carbonara", потому как в четырнадцатом веке здесь еще не было города, а была как раз эта самая carbonara - место, где жгут уголь (carbone).
(
