Одна из самых приятных вещей в отпуске – таскаясь по соответствующим местам, непременно обзаводишься массой исторических «знакомых». Вот еще неделю назад персонаж был для тебя тремя унылыми строчками в Википедии
(в лучшем случае, кастратом в опере) – но по мере того как ты натыкаешься на него на каждом углу, он с фатальной неизбежностью становится тебе все роднее и роднее. И в конце концов мозг начинает воспринимать его кем-то вроде соседа или дальнего родственника, из тех, кому перемывают кости за рюмочкой кофе («Слыхали, а наш-то Гвискарчик опять на Византию пошел!» - «Ну, совсем мужик обалдел, хапает и ртом, и жопой…»).
Но все это так, архитектура (©), а вообще я собираюсь рассказать о славном городе Салерно. Сорок минут на электричке из Неаполя (можно и морем, но морем дольше) – и добро пожаловать в медицинскую столицу Средневековья. Здесь была лучшая медицинская школа Европы – лучшая, поскольку, словно жадный Гвискарчик, хапала и ртом, и жопом, пользуясь достижениями как византийской, так и арабской медицины, благо, и византийцев, и арабов в этих краях всегда было пруд пруди. Здесь училась – и, что характерно, ПРЕПОДАВАЛА – целая когорта женщин-врачей, включая звезду двенадцативечного феминизма Тротулу Салернскую (она же Трота, она же Трокта), прославившуюся по всей Европе как автор трактатов по гинекологии и косметологии (между прочим, на фоне той эпохи невероятно вменяемых).
Ну и, само собой, именно здесь в XIV веке
приглашенный заезжий испанский специалист Арнольд из Виллановы написал знаменитый «Салернский кодекс здоровья», в котором в стихотворной форме давались советы как весьма сомнительные (лечить облысение тертым луком, а рак – примочками из плюща с медом), так и на редкость здравые: мыть руки, чистить зубы, поменьше жрать на ночь и ни в коем случае не пить прокисшее пиво.
Правда, это был практически последний всплеск славы Салернской школы, поскольку к XIV веку в Европах уже успели расплодиться многочисленные университеты с медицинскими факультетами, и пришлось салернитанцам отойти на обочину истории. Так что остались нам от них только ворох средневековых трактатов и виртуальный музейчик в бывшей церкви святого Григория в Салерно, где можно посмотреть познавательные мультики про Галена, Гиппократа, местного епископа-медика Альфана (тоже хороший мужик был) и, конечно, про Тротулу.
Кроме Салернской школы в Салерно еще имеется собор, средневековый акведук и развалины лангобардского замка. Про развалины поговорим чуть позже, а вот акведук я вам покажу прямо сейчас. Построен в IX веке, состоял из двух линий, питал горными водами местный монастырь святого Бенедикта, а потом еще и присосавшийся к нему монастырь Пьянтанова. Во времена оны имел длину шестьсот пятьдесят метров, от которых на сегодняшний день осталось дай бог метров сорок.
читать дальше
В общем-то, по сравнению с древнеримскими акведуками выглядит он довольно хило (эх, пролюбили в Средние века высокие римские технологии, пролюбили!), но для местных жителей это было, естественно, чудо техники. Поскольку любому среднестатистическому средневековому индивиду было ясно, что у нормального человека возвести такую махину ума не хватит, акведук едва ли не с момента постройки оброс легендами. По одной версии, его построили четыре мифических основателя Салернской медицинской школы – араб Адела, грек Понт, иудей Элин и латинянин Салерн. Встретились, значит, вчетвером на ровном месте в бурную ночь и решили: все равно школу основывать придется, так давайте, мужики, и акведук заодно отгрохаем. Ну и отгрохали – за одну ночь.
По другой версии, акведук возвел легендарный местный чернокнижник Пьетро Барльярио – тоже за одну ночь (бурную), с помощью вызванных из ада демонов. На кой фиг чернокнижнику и демонам сдалось обеспечивать водой святых отцов-бенедиктинцев – легенда умалчивает. В честь этой версии акведук получил народное название «Мост дьявола», и предполагалось, что тот, кто по неосторожности очутится под его арками ночью, непременно будет унесен в преисподнюю лично аццким сотоной (вариант: злыми духами).
От акведука, пропетляв минут пятнадцать узкими улочками, можно выйти к собору. Собор хорош, как может быть хорош только романский собор, не сильно испоганенный барочной реконструкцией. В религиозном плане он славен тем, что в его крипте хранятся мощи апостола Матфея. В историческом – тем, что его построил норманнский разбойник завоеватель Роберт Гвискар, душегуб высшей пробы и вообще интересная личность.
Кусок стены с входом (разумеется, строя свой собор, душегуб ни хрена не позаботился о туристах, которые через тысячу лет будут его фотографировать, поэтому с того закоулка, который здесь нагло именуется площадью, взять нормальный ракурс невозможно в принципе):
Ну а теперь – немного о душегубе. Ибо этот товарищ – воистину знаковый персонаж для всей Южной Италии, так как в свое время практически всю эту Южную Италию и завоевал.
Роберт д’Отвиль, впоследствии прозванный Гвискаром («хитрецом»), родился в 1016 году в Нормандии. Папенька Роберта, Танкред, был потомком скандинавов, перебравшихся в Нормандию за полтораста лет до описываемых нами событий и фактически отнявших эту Нормандию у французского короля Карла Простоватого. Папенька был феодал хоть куда – за душой у него была «армия» аж в целых десять рыцарей (читай: обычных норманнов-голодранцев, у которых хватило сноровки отжать себе где-то коня) и замок из говна и веток Отвиль-ла-Гишар.
Собственно, никакими талантами Танкред д’Отвиль в веках не прославился, кроме умения делать детей: от двух жен сей достойный муж наплодил двенадцать сыновей и как минимум двоих дочерей. Вообще, впоследствии появилась легенда, что обе жены Танкреда были внебрачными дочками нормандского герцога Ричарда I (и, таким образом, Роберт и его братцы приходились двоюродными дедушками самому Вильгельму Завоевателю), но, скорее всего, это враки. Дочерей у герцога, конечно, была целая куча, но родниться с заштатным голожопым сеньором он вряд ли бы стал.
Короче, отпрысков у Танкреда д’Отвиля было много, а замок всего один. Посему подрастающие Отвили-младшие начали по очереди сваливать в Южную Италию, которая среди юных норманнских гопников феодалов считалась крайне перспективным направлением.
Города и веси Южной Италии на тот момент разделялись на три категории:
1. Владения Византии, управлявшиеся присланными из Константинополя наместниками – управлявшиеся иногда плохо, иногда хорошо, но по большей части все-таки безалаберно и через задницу.
2. Мелкие королевства-княжества-герцогства, в которых правили потомки лангобардов, явившихся сюда еще в VI веке расхищать остатки развалившейся Западной Римской империи.
3. Немногочисленные папские владения и города-республики, с переменным успехом лавировавшие между лангобардскими князьками и Византией.
Все три категории в глазах норманнов подпадали под определение «то, что плохо лежит» и, соответственно, с их точки зрения, нуждались в немедленном захвате и присвоении. Надо сказать, что хотя нормандские норманны (простите за тавтологию) уже давным-давно забыли и язык предков, и далекую Скандинавию, но дух викингов они сохранили целиком и полностью. Особенно младшие Отвили. Среди всей этой толпы уголовников, хлынувшей из Нормандии на берега Южной Италии, сыновья плодовитого Танкреда оказались самыми хваткими, самыми жадными и самыми безжалостными.
Плод сих похвальных душевных качеств не заставил себя ждать: не прошло и восьми лет, как самый старший из братцев Отвилей, Вильгельм Железная Рука стал графом Апулии. Правда, правил он недолго, ибо через четыре года неожиданно помер. Апулия перешла ко второму брату – Дрого, а после того, как Дрого грохнул некий наемный убийца (предположительно – византийский агент), к третьему братцу – Онфруа.
Что же касается Роберта – шестого по счету сына старого Танкреда (и старшего от второго брака), то он дорос до Южной Италии в тот период, когда Апулией еще правил Дрого. Понятное дело, приплыв в Италию, Роберт первым делом отправился за поддержкой к успешному старшему братцу. Однако внезапно выяснилось, что Дрого почему-то совершенно не горит желанием наделять свалившегося ему на шею сиблинга ни титулами, ни землями. Роберта такое нечуткое отношение к своей персоне глубоко оскорбило, но ничего не поделаешь – пришлось начинать карьеру самостоятельно.
В итоге следующие десять лет наш герой болтался по Южной Италии как говно в проруби – то в качестве предводителя банд, сколоченных из безхозных норманнов-головорезов, то на службе у Дрого (в конце концов братцы все-таки помирились), а после смерти Дрого – на службе у Онфруа.
И вот, наконец, в 1057 году Роберту подфартило. Его старший брат Онфруа, третий по счету граф Апулийский, имел глупость умереть, предварительно назначив Роберта опекуном своих малолетних сыновей. Не успел Онфруа испустить последний вздох, как Роберт спихнул племянников с графского престола и уселся на него сам. Апулийские норманны отнеслись к его поступку с полным одобрением – ну, действительно, на хрена Апулии эти сопляки, если есть такой крутой мужик, как Роберт! Ростом – великан, в плечах – косая сажень, одним ударом кулака дух из любого выбьет, а уж сколько народу успел за десять лет перерезать – видимо-невидимо!
Достойнейший человек, короче.
Между прочим, приблизительно в это же время этот достойнейший человек решил жениться. Собственно, Роберт уже был женат – на норманке Альбераде из Буональберго, но Альберада ему к тому времени уже, видимо, поднадоела. Роберт внезапно вспомнил, что они с супругой состоят в какой-то там степени родства, и обратился к папе с просьбой аннулировать брак. Как ни странно, развод прошел довольно мирно: папа против аннулирования не возражал, Альберада – тоже (надо понимать, к тому времени Роберт надоел ей не меньше, чем она ему). Супруги расстались, Альберада быстренько выскочила замуж за племянника Роберта, Ричарда д’Отвиля, а сам Роберт отправился свататься в Салерно.
О его новой невесте, сестре салернского герцога Сишельгаите, лучше всего выразиться словами Норвича:
«Сишельгаита – персонаж в духе Вагнера и должна оцениваться как таковая. Перед нами реальная историческая фигура, максимально близко стоящая к валькирии. Женщина могучего сложения и колоссальной физической силы, она оказалась прекрасной женой для Роберта и со дня свадьбы до его смерти всегда была рядом с ним, в том числе и в битвах, которые доставляли ей истинное удовольствие. Анна Комнина, которая, как пишет Гиббон, восхищалась с некоторой долей ужаса ее мужскими доблестями, рассказывает, что «в полном военном облачении эта женщина имела устрашающий вид». Мы еще увидим, как много лет спустя в битве при Диррахии она в опасной, если не отчаянной, ситуации спасла положение благодаря своему мужеству. Когда Сишельгаита неслась в битву с длинными волосами, струящимися из-под шлема, оглушая нормандских воинов своими боевыми кличами или проклятиями, она, должно быть, выглядела как истинная дочь Вотана, достойная занять место рядом с Кримхильдой или самой Брунгильдой».
И это не преувеличение. Анна Комнина, у которой на самом деле было мало причин любить Сишельгаиту, ибо Роберт полжизни воевал с Анниным батюшкой, византийским императором Алексеем Комнином, рассказывает феерическую историю о том, как Сишельгаита вразумила на поле битвы струсивших норманнов:
«Тут Гаита, жена Роберта, которая скакала бок о бок с ним и была второй Палладой, если не Афиной, увидела, что их воины бегут. Она в ярости обратилась к ним, призывая их громовым голосом на своем языке, в словах, достойных Гомера: «Далеко ли вы бежите? Остановитесь и успокойтесь, как пристало мужам». Увидев, что воины продолжают отступать, она схватила длинное копье и, пустив лошадь в галоп, помчалась за беглецами, после чего те опомнились и вернулись на поле битвы».
Вообще норманнские воины были очень отважными ребятами, раз решились вернуться: если бы за мной гналась такая Паллада, потрясая копьем и поливая меня словами, достойными Гомера, я бы с перепугу доскакала от Диррахия до Апулии по воде аки посуху…
Однако вернемся к Роберту. За время последующего долгого и дружного житья со своей воинственной Сишельгаитой он успел:
1) оттяпать себе практически всю Южную Италию и значительный кусок Сицилии (в последней, впрочем, от его имени воевал в основном его самый младший брат Рожер, с которым, к огромному сожалению Роберта, потом пришлось делиться);
2) вышибить для себя у папы Николая II официальный титул герцога Апулии, Калабрии и Сицилии (то есть, фактически легализовать все оттяпанное);
3) сходить набегом на Рим и сжечь его к чертовой матери – в рамках освобождения следующего папы, Григория VII, из рук антипапы Климента III (правда, после этого римляне так возненавидели и Роберта, и папу Григория, что пришлось «освободителю» забирать Григория к себе в Салерно, где Григорий вскорости и помер);
4) задолбать целых трех византийских императоров регулярными походами на Балканы (Роберт мечтал ни много ни мало воссесть на византийский трон, однако, к счастью для Константинополя, во время последнего своего похода наш герой – уже 69-летний – подхватил какую-то желудочную заразу, на чем жизненному пути Роберта Гвискара пришел конец).
Согласитесь, для сына нищего нормандского феодала карьера просто феерическая!
Однако, поскольку мы с вами в Салерно, имеет смысл рассказать, как Роберт в 1076 году завоевывал себе Салерно.
Вообще, Салернское княжество ему уже давно очень нравилось, но там на тот момент правил лангобардский князь Гизульф II – родной брат Сишельгаиты. Гизульф отличался двумя основными качествами: во-первых, он был жлоб, а во-вторых – дурак. Первое качество неизменно накладывалось на второе, посему любви окружающих Гизульф не снискал, так как постоянно пытался что-нибудь отжать либо у потенциальных союзников, либо у собственных подданных – то бишь, фактически гадил в собственном гнезде.
Кроме этого, он умудрился вступить в тайный альянс с мятежными племянниками Роберта (теми самыми, которых Роберт оттер от апулийского трона), но сделал это так бездарно, что тайное очень быстро стало явным. В итоге, когда Роберт понял, кто именно прячется за спиной его мятежной родни, он плюнул на сестринские чувства своей супруги (которых, впрочем, было не так чтоб много – Сишельгаита братца не жаловала) и отправился отбирать у шурина Салерно.
Стоило Роберту двинуться к городу, как Гизульф сразу же показал себя во всей красе. Он заставил горожан запастись провизией на два года – но, как только Роберт осадил Салерно, тут же всю эту провизию отобрал и принялся продавать ее тем же горожанам по двойной цене.
Результат был предсказуем. Не стерпев такого эпического жлобства, жители Салерно открыли завоевателям ворота, и пришлось Гизульфу со своими немногочисленными приближенными драпать в лангобардский замок (он же замок Арехиса), возвышавшийся на горе над городом.
Развалины замка и Салерно внизу:
Затея была, мягко говоря, бесперспективная: деваться с этой горы было тупо некуда, и, просидев там несколько месяцев, как сверчок на шесте, Гизульф был вынужден сдаться на милость победителя.
Поскольку это все-таки был брат любимой жены, Роберт обошелся с побежденным довольно мягко. Незадачливому шурину было предложено убираться за пределы Салернского княжества ко всем чертям – без княжеского венца, зато живым и невредимым – при условии, что он отдаст Роберту зуб апостола Матфея, семейную реликвию правителей Салерно.
Естественно, Гизульф не мог не пойти ва-банк. Верный своей натуре, он заныкал настоящую реликвию куда подальше, а Роберту прислал зуб, выбитый у какого-то несчастного салернского еврея. На Робертово счастье, в этот момент рядом оказался некий клирик, знавший апостольский зуб, так сказать, в лицо – так что операция «Обмани норманна» не прокатила.
Осатанев от злости, Роберт выдвинул шурину последнее китайское предупреждение: или тот приносит ему на блюдечке настоящий зуб, или он, Роберт, самолично вышибет Гизульфу все зубы до единого. Гизульф понял, что шуточки закончились, отдал зуб и отчалил в изгнание.
А Роберт превратил Салерно в столицу герцогства Апулийского и принялся украшать и отстраивать город. Этому завоевателю-уголовника не чужды были некие эстетические порывы – во всяком случае, денег на архитектуру он не жалел, особенно на новый собор. Конечно, лично определением его внешнего облика Роберт не занимался, разумно возложив эту работу на человека более сведущего – архиепископа Альфана I, ученого, врача, поэта и вообще большого умницу, – однако, повторюсь, на финансирование не скупился.
Альфан решил возвести собор по образу и подобию храма в своем любимом аббатстве Монтекассино – трехнефный, с тремя апсидами, с двором, окруженным галереей, и с колокольней-кампанилой солидных размеров. Сначала входим во двор – через Львиные ворота:
Это овцеобразное львиное семейство здесь не просто так: лев символизирует власть Церкви, а львица, кормящая львенка, – милосердие (тоже Церкви).
А вот и дворик. Как и всякий уважающий себя итальянский церковный дворик, он зовется Райским, и, в общем, не сказать чтобы незаслуженно. Вообще же, считается, что таких чудных романских клуатров в Италии всего два – здесь и в миланской базилике Сант-Амброджо.
В центре дворика некогда имелся фонтан, но кто-то из неаполитанских Бурбонов спер перевез его к себе в Неаполь. Поэтому вместо фонтана теперь тут евангелист Матфей, выложенный из цветочных лепестков (а перо у него в руке – настоящее!).
По всей галерее щедро расставлены античные саркофаги: салернская аристократия просто обожала хорониться в античных саркофагах – солидно, красиво и на изготовление гробницы тратиться не надо. Ну а что на барельефе идолища поганые изображаются – так мы люди простые, мифологии энтой вашей языческой не обучены, нам главное, чтоб картинка красивенькая…
Вот, кстати, кентавры с Дионисом и Вакхом – третий век нашей эры, а через двенадцать столетий здесь похоронился кто-то из представителей местного семейства Нортунно:
Тоже третий век – миф о Мелеагре. В последующей инкарнации – гробница Вильгельма д’Отвиля (не того, который Железная Рука, а одного из его младших братьев: нормальная такая средневековая практика – давать сыновьям одинаковые имена). Говорят, каждый год 4 августа сюда приходит призрак вдовы Вильгельма Гваидальгримы – порыдать над могилой любимого мужа, а из гробницы вылетает золотистая бабочка и, пролетев между колонн, исчезает.
Второй-третий век – саркофаг с вакханалией, он же гробница семейства Капограссо:
Мы вот с Элиссой думаем, что в те времена в Салерно непременно должны были существовать компании черных археологов по поставке саркофагов «под ключ»: сертификат подлинности, гарантия на пятьсот лет, иллюстрированный каталог продукции, мессер, обратите внимание на страницу сто шестнадцать – розовый мрамор, ваш размерчик, себе в убыток отдаем…
А через N столетий потомки этих коммерсантов втюхивали Изабелле Чарторыйской стул Шекспира и прах Лауры и Петрарки.
Тоже второй-третий век: путти с совершенно зверскими физиономиях. В руках держали, видимо, портрет предыдущего владельца саркофага, замененный в тринадцатом столетии на герб семьи Де Викариис:
Многие саркофаги остались безымянными – в смысле, имена последующих владельцев установить не удалось. Хотя считается, что в этом дворике должно быть похоронено еще много интересных личностей, включая архиепископа Альфана и Сишельгаиту (правда, насчет последней сомнительно).
А это благочестивые супруги Ландольф Бутрумиль и Гвизана Себасти, заказавшие в конце одиннадцатого века в Константинополе двери для собора (попрошу заметить: двери были именно заказаны, а не, как водилось у норманнов, сперты, потому что плохо лежало в рамках грабительского набега!).
Собственно двери: византийские кресты, изображения святых (где-то там среди них евангелист Матфей), и все это было покрыто серебром и золотом, но потом покрытие стерлось, и осталась одна бронза.
Двери охраняют, опять-таки, львы. Есть легенда, что как-то во время нападения на Салерно сарацинских пиратов львы ожили и не дали басурманам разграбить собор – но мне так и не удалось понять, какие именно львы имеются в виду: эти или то львиное семейство, что у входа во дворик.
Кстати, если хотите, вот вам еще одна легенда – так называемая легенда о Бедном Генрихе. Швабский принц Генрих заболел проказой, и однажды ему во сне явился дьявол. Дьявол предложил средство для исцеления: пусть Генрих съездит в Салерно, и тамошние врачи искупают его в ванне из крови невинной девственницы, принесшей себя в жертву добровольно. Прослышав об этом, невеста Генриха Эльза тут же предложила себя в девственницы, но Генрих не был гадом и предложение с негодованием отверг. Однако в Салерно жених с невестой решили все же съездить – а вдруг доктора придумают какой-нибудь более бескровный метод.
Прибыв в город, жених с невестой отправились в собор – помолиться на могиле апостола Матфея. Естественно, апостол чудесный образом исцелил Генриха, и пара тут же обвенчалась – прямо в крипте, где лежат мощи Матфея.
(Кстати, существует тринадцативечная поэма Гартмана фон Ауэ с альтернативным вариантом: Генрих там не принц, а граф, а его невеста – дочка крестьянина, который принял у себя прокаженного сеньора. Рецепт насчет кровавых ванн Генриху подсказывает не дьявол, а салернский врач. Крестьяночка предлагает себя в жертву, Генрих, представьте себе, соглашается – правда, после долгих колебаний – и везет девушку в Салерно. Но в самый ответственный момент Генриха перемыкает, и когда уже врач готов вскрыть жертве вены, Генрих влетает в операционную с криками: «Да ну его к черту, не нужно мне такое исцеление, поехали домой!» И чем ближе они подъезжали к родной Швабии, тем чище становилось тело Генриха, а когда доехали до места, проказа и вовсе исчезла.
Между прочим, врач в этой истории не сволочь – он очень долго девушку отговаривал, но та принялась твердить, что желает таким образом обрести венцы небесные, и в конце концов уговорила доктора на процедуру).
А вообще я думаю, если подобная история когда-либо и имела место быть, то у мужика наверняка был какой-нибудь аллергический дерматит. Салернские эскулапы прописали ему подходящую диету, и пациенту, соответственно, полегчало.
Продолжение следует…
-
-
07.06.2018 в 16:00-
-
07.06.2018 в 17:22-
-
07.06.2018 в 17:23-
-
07.06.2018 в 18:54-
-
07.06.2018 в 22:11-
-
07.06.2018 в 22:49-
-
07.06.2018 в 23:09Да заебись ваще.
-
-
07.06.2018 в 23:27Я вообще подозреваю, что Византии сильно повезло, что этот упоротый дядя таки подхватил эту заразу (то ли брюшной тиф, то ли какой-то вариант кишечного гриппа - описания там невнятные) и помер. Иначе он со своим железным здоровьем еще лет пятнадцать бы им жизнь отравлял хуже турков.
А вот потомство у Гвискара и Сишельгаиты было хилое - что физически, что душевно. Только старший сын от Альберады был еще туда-сюда, но тоже до папеньки далеко. На самом деле, самый крутой из этого семейства был Гвискаров брат Рожер - такой же активный, как Роберт, но умнее. И политик отличный - он из своей Сицилии прямо конфетку сделал.