Говорят, когда папа Сикст узнал о провале заговора Пацци, его святейшество от злости едва не хватила кондрашка. Впрочем, невзирая на свой пенсионный возраст, Сикст был дядя крепкий, так что очухался довольно быстро. А очухавшись, немедленно издал буллу об отлучении от церкви Лоренцо Медичи и всей флорентийской Синьории в полном составе.
В выражениях папа не стеснялся: согласно булле, отлучаемые объявлялись окаянными грешниками, пребывающими во всяческой скверне, негодяями, «недостойными доверия» и вообще святотатцами, нечестиво казнившими праведного архиепископа Пизы.
О том, что праведный архиепископ
(как, в общем-то, и сам папа) проходил в этом деле по статье «умышленное убийство, совершенное по предварительному сговору группой лиц», Сикст, естественно, предпочел умолчать. Зато не забыл упомянуть, что дома Лоренцо и Ко должны быть сравнены с землей, а вся их собственность - конфискована в пользу нашей Святой Матери Церкви (читай – лично Сикста IV). Кроме того, Флоренции предписывалось в месячный срок выдать Лоренцо Медичи Риму под угрозой распространения отлучения на весь город.
Ага, сказала Флоренция. Щас, сказала Флоренция. Вот только шнурки погладим и сразу выдадим, сказала Флоренция. Надо сказать, что этому «нашему ответу Чемберлену» немало поспособствовал сам Лоренцо, толкнувший по сему поводу в Синьории такую проникновенную речь, что флорентийцы ходили под впечатлением еще очень долго.
Речь эта дошла до нас в изложении Макиавелли (полторы страницы двенадцатым кеглем), и сколько в ней осталось собственно от Лоренцо, а сколько приходится на фантазии лично Макиавелли – честно говоря, уже сам черт не разберет. Но судя по произведенному этим спичем эффекту, Цицерон на том свете должен был аплодировать стоя.
Для начала Лоренцо объявил, что считает себя невольной причиной всех бедствий, обрушившихся на республику, и готов вотпрямщас добровольно кинуться в пасть папе Сиксту, буде граждане Флоренции того пожелают. Затем в самых пылких выражениях выразил благодарность народу за отмщение смерти его любимого брата и спасение лично его самого. Затем обрушился на Пацци – особо упирая на то, что эти сволочи не только предательски злоумыслили против невинных и беззащитных Медичи – своих друзей, благодетелей и, считай, родственников (и тут все сразу вспомнили Гильельмо, женатого на Бьянке), – но и планировали подстелить Флоренцию под папу и папского племянника Джироламо Риарио (враги народа!!!111). Ну и под конец повторно выразил готовность принести себя в жертву папе Сиксту ради блага любимой родины.
По слухам, к финалу этого перфоманса Синьория рыдала от умиления всем депутатским корпусом. Покойный дедушка Козимо мог бы гордиться своим внуком.
Вышибив из горсовета слезу, Лоренцо вернулся к делам насущным. Первым делом по тревоге были подняты лучшие тосканские специалисты по церковному праву, которые в два счета доказали в письменном виде, что отлучение, объявленное папой – сообщником убийц, следует полагать нещитовым. Получив на руки сей документ, Лоренцо начал информационную войну – предприятие, в котором у него были на руках все козыри, потому что во Флоренции уже было книгопечатание, а в Риме нет.
Собственно, печатным станком город обзавелся совсем недавно, и выглядел он как-то так:
Ну, или так:
читать дальше
Между прочим, эта импортная новинка поначалу даже вызвала во флорентийских культурных кругах некоторый срач. Старейший из городских книготорговцев, Веспасиано Бистиччи так разобиделся на бездуховное нововведение, что эмигрировал в Урбино – на службу к Федерико да Монтефельтро, который хоть и был большой любитель чего-нибудь почитать, но всякую новомодную технику на дух не переносил.
Зато Лоренцо, любопытный, как и все Медичи, новинку одобрил целиком и полностью – что называется, как задницей чуял.
И действительно: не прошло и года, как станок оказался очень кстати. Пока ватиканские писцы со скрипом копировали от руки папскую буллу, Лоренцо включил свой бешеный принтер и завалил флорентийской агитпродукцией всю Италию плюс ближнее зарубежье. Так что к тому моменту, когда папские гонцы принялись развозить по городам и весям документ об отлучении, вся просвещенная общественность была уже в курсе, какое мудло папа Сикст и какие молодцы флорентийцы, пославшие его святейшество в пешее эротическое путешествие.
Однако пропаганда пропагандой, но вот на реальном фронте у Флоренции дела шли далеко не блестяще. Распсиховавшийся Сикст двинул свои войска на территорию республики с командой «сжечь все нахрен». Вслед за ним в Тоскану выдвинулся неаполитанский король Ферранте, чья внебрачная дочка была замужем за одним из многочисленных папских племянников. В противовес этим двум «родственничкам» Лоренцо мог выставить только свою – сравнительно небольшую – флорентийскую армию плюс скромный контингент, присланный в помощь традиционным союзником – Миланом. Что же касается Венеции, которая как бы тоже состояла в альянсе с Флоренцией, то она ограничилась тем, что прислала союзникам немного денег, – что, в общем-то, учитывая традиционную венецианскую скупость, можно было даже счесть нефиговым достижением.
Впрочем, невзирая на численное преимущество, у папы с королем в Тоскане тоже как-то не очень вытанцовывалось. Противоборствующие стороны дубасили друг друга с переменным успехом, а потом, когда наступил ноябрь и в Тоскане полили осенние дожди, решили взять тайм-аут и разойтись по зимним квартирам.
Это была передышка, но Лоренцо прекрасно понимал, что долго таким образом ни Флоренция, ни он сам не продержатся. Положим, пока что народ на его стороне – но экономика в городе уже начинает накрываться медным тазом. Денег на войну нет, с горожан, и без того уже задавленных военными налогами, много не возьмешь. От союзников тоже ждать особых щедрот не приходится: у Милана свои проблемы – там продолжается грызня между регентшей Боной Савойской и братьями ее покойного мужа, а надеяться вторично выцыганить у Венеции хотя бы ломаный грош мог разве что полный идиот.
В былые времена могущественный банк Медичи мог бы решить эту проблему как два байта переслать – тупо наполнив городскую казну из собственных резервов, как это не раз делал Козимо Старый. Но как уже говорилось, Лоренцо, этот сын, внук и правнук преуспевающих банкиров, сам по себе никакими банкирскими талантами не обладал (ну, не его это было, не его!). Так что банк Медичи сейчас тоже переживал не лучшие деньки: половина европейских филиалов закрылась, а вторая половина переживала глубокий кризис.
Зато, хотя финансист из Лоренцо был паршивый, политиком он был воистину гениальным. Прежде всего потому что обладал качеством, без которого немыслим ни один настоящий политический деятель, – чувством времени. И это чувство явственно ему подсказывало, что папа с Ферранте не настолько дороги друг другу, чтобы не начать вскорости сраться по тем или иным поводам.
Интуиция Лоренцо не обманула: довольно быстро между Римом и Неаполем начались подковерные терки за территории, которые оба свата успели захапать во время летней кампании против Флоренции. Каждому казалось, что его партнер захапал как-то неприлично много и вот-вот начнет угрожать геополитическим интересам Папского государства/Неаполитанского королевства. По расчетам Лоренцо, первым для сепаратных переговоров должен был созреть Ферранте, – и так, в общем-то, оно и вышло.
И вот, убедившись, что подходящий момент настал, наш герой выкидывает беспримерный в истории мировой дипломатии фортель. В ночь на 6 декабря 1479 года он втайне от всех выезжает в Пизу и на следующий день присылает оттуда Синьории письмо: мол, дорогие сограждане, через час отплываю из Ливорно в логово врага в Неаполь, намереваясь пожертвовать собой ради спасения Родины, если не вернусь, считайте меня коммунистом; пришлите дипломатические инсигнии и денег, целую, ваш Лоренцо.
Синьория, в очередной раз разрыдавшись от умиления, немедленно выслала требуемое и дружной толпой отправилась в Дуомо молить Мадонну Доброй Помощи о спасении раба божьего Лаврентия от смертельной опасности. Правда, злые языки поговаривали, что насчет опасности раб божий малость приврал: дескать, не такой Лоренцо дурак, чтобы удариться в подобную авантюру, не договорившись с Ферранте заранее, – и это было очень похоже на правду. С другой стороны, Ферранте имел устойчивую репутацию ебаната человека, с которым никогда не угадаешь, какая моча ему стукнет в голову в следующую секунду. Ходили даже сплетни, что у него есть личная коллекция забальзамированных трупов казненных врагов, которую он с удовольствием демонстрирует избранным гостям. Правда это или нет – кто ж теперь скажет, но, в общем, злить Ферранте без особой причины в Италии обычно никто не решался.
Так что, что бы там ни болтали недоброжелатели Лоренцо, элемент риска в этой затее (мягко говоря) присутствовал.
Ферранте Неаполитанский:
Получив инсигнии и деньги, Лоренцо приступил к задуманному шоу. Сорить деньгами он начал, еще не успев толком сойти с корабля, – широким жестом выкупил из рабства всех галерных гребцов, которые его везли, и в придачу презентовал каждому новую одежду плюс по десять флоринов на обустройство в новой жизни. Доплыв до Неаполя, осыпал Ферранте (который и впрямь его принял подозрительно радушно) дарами в виде разнообразной фигни высокой культурно-художественной ценности. Поселившись в городе, начал в промышленных масштабах спонсировать местную благотворительность, дарить приданое девушкам из бедных семей и закатывать массовые народные гуляния на радость неаполитанским голодранцам.
Целевой аудиторией этого аттракциона неслыханной щедрости был, естественно, король Ферранте. Этот коллекционер трупов и сам любил пошвыряться деньгами направо и налево – во славу божию и себя, любимого, и элегантность, с которой это проделывал Лоренцо, не могла его не восхитить. В сущности, Ферранте, кастилец по происхождению, был парень простой и понятий придерживался чисто феодальных: настоящий сеньор должен быть а) храбрым; б) щедрым. Первый пункт Лоренцо закрыл с лихвой, отправившись в одиночку во вражеский Неаполь. Второй же пункт давал ему отличную возможность продемонстрировать не только Ферранте, но и всему остальному миру: ребята, дела во Флоренции идут просто зашибись! И вообще, с державой, глава которой в разгар войны имеет возможность сорить баблом в таких масштабах, лучше не воевать, а договариваться!!!
На самом же деле, Лоренцо поставил ребром последнюю копейку. Это у него было генетическое: при схожих (хотя и менее критических) обстоятельствах, его дедушка Козимо уговорил его прадедушку Джованни выкупить из тюрьмы папу Иоанна XXIII за 35 000 флоринов – инвестиция, в материальном плане так никогда и не окупившаяся, зато вознесшая имидж Медичи до недосягаемых высот.
И вот сейчас внук предприимчивого дедушки проделывал то же самое – с той разницей, что теперь на кону стояла не репутация банка Медичи, а судьба всей Флоренции. Кстати, к чести Лоренцо надо сказать, что транжирил он не только общественные бабки – перед отъездом он заложил за 60 000 флоринов свои поместья в Муджелло, включая виллу в Кафаджоло, построенную еще его прапрадедом Аверардо Медичи.
Однако, несмотря на все затраченные усилия, король Ферранте оставался крепким орешком. Хоть они с Лоренцо и были в свое время приятелями, хоть и импонировал неаполитанскому королю этот воистину купеческий размах флорентийского гостя, но папа Сикст – тоже не лапоть, чтобы вот так просто взять и сбросить его с ноги. Мало того, что побочная дочка Ферранте Джованна была замужем за папским племянником Леонардо делла Ровере, так папа еще и обещал кардинальскую шапку его младшему законному сыну.
С другой стороны, печальный опыт соседей уже заставлял Ферранте подозревать, что шапок у папы – ровным счетом по числу его собственных племянников, а всем остальным на этом празднике жизни достанется хрен в тряпке. Опять же, Лоренцо не переставал как бы невзначай напоминать своему визави, что у Неаполя и без Сикста проблем выше крыши, – и это как раз была чистая правда. Во-первых, с юга королевство поджимали турки, которые нахально шлялись по неаполитанским прибрежным водам как у себя дома. Во-вторых, с севера регулярно грозил войной король Франции, который до сих пор считал, что неаполитанский трон уплыл от анжуйской ветви лишь по досадному недоразумению и что Ферранте на этом троне вообще не пришей звезде рукав. Так что по всему выходило, что рвать жопу за папу Сикста при таком количестве собственных проблем Ферранте не было никакого резону.
В общем, не прошло и трех месяцев, как Ферранте дрогнул. С Лоренцо, продолжавшим все это время торчать в Неаполе, они договорились по-свойски: Ферранте выходит из игры, подписывает с Флоренцией мирный договор и даже обязуется вернуть кое-какие отхапанные ранее территории – не все, конечно, но и то хлеб. Ну а папа – папа пусть решает свои половые трудности сам.
Сикст, узнав об этом сговоре за его спиной, естественно, распсиховался, но в конце концов был вынужден смириться (в одиночку-то особо не повоюешь!). Единственное, на чем он продолжал настаивать, – это чтобы Лоренцо самолично явился в Рим и принес там публичное покаяние. Когда стало ясно, что Лоренцо отнюдь не намерен добровольно тащиться за тридевять земель целовать папский тапочек, папа потребовал, чтобы Ферранте отправил его в Рим в кандалах и с конвоем. Ферранте пожал плечами, помог Лоренцо уложить чемоданы, проводил его на корабль… до Ливорно, а папе отписал, что уже поздно пить боржоми – птичка улетела.
А птичка тем временем неслась домой с вожделенной оливковой ветвью в клювике. Дома птичку встретили как национального героя: как писал Макиавелли, «если Лоренцо, уезжая из Флоренции, уже был великим человеком, то вернулся он на родину осененный еще большим величием, и город принял его с восторгом, которого вполне заслуживали его качества вообще и новые заслуги перед отечеством, ибо он вернул ему мир, подвергая опасности свою жизнь».
И это тоже было чистой правдой. На радостях Флоренция даже закрыла глаза на то, что захапанные территории Ферранте так и не вернул, но зато навязал флорентийцам в качестве кондотьера своего отпрыска Федериго, герцога Калабрийского, – с сумасшедшей зарплатой в 60 000 флоринов. Впрочем, вскоре проблема с территориями и с Федериго решилась сама собой – в Италию снова нагрянули турки.
На сей раз войска Мехмеда Завоевателя высадились в Отранто – на самой «набойке» итальянского каблука. Город был сметен с лица земли, 15 000 человек перебито, еще 5 000 захвачены в рабство.
И вот тут-то все участники итальянского террариума единомышленников отложили кирпичей по полной программе. Вообще, как ни цинично это звучит, нападения турок всегда шли Италии на пользу: стоило очередному Мехмеду высадиться где-нибудь на полуострове, как все срущиеся стороны моментально прекращали междоусобицу и начинали экстренно мириться.
Так вышло и на этот раз. Ферранте плюнул на флорентийские территории, отозвал своего высокооплачиваемого отпрыска домой и спешно командировал его в окрестности Отранто. Папа Сикст, в силу своего характера отложивший кирпичей больше всех (даром что от эпицентра событий его отделяло полтыщи километров), забыл о разногласиях с соседями и принялся умолять всех срочно объединиться во имя спасения христианской веры, престола святого Петра, а также его, папиной тушки. Лоренцо, словно дожидавшийся этого момента, великодушно откликнулся в первых рядах – не забыв под эту музыку выбить из папы максимум гарантий для Флоренции.
Самое смешное, что воевать против турок флорентийцам практически и не пришлось. Пока создавался всеобщий антитурецкий союз, пока участники альянса раскачались снарядить войска и флот, Мехмед Завоеватель вдруг возьми и безвременно помре. Его сын и правопреемник Баязид, в отличие от папаши, предпочел с Италией не связываться, и на полуострове – к огромному изумлению всех варившихся в этом политическом компоте – внезапно воцарился мир.
Лоренцо вцепился в этот мир всеми конечностями, поставив себе цель: сохранять его как можно дольше. Во всяком случае, хотя бы для Флоренции. Как ни странно, это ему удалось: за исключением нескольких небольших стычек на границах, в республике вплоть до самой смерти Лоренцо Великолепного царила тишь да благодать.
По тогдашним меркам это было практически фантастикой, потому как вообще-то нормой повседневной жизни как раз была война, а вовсе не наоборот. Авторитет Лоренцо взмыл до небес: его прозвали «компасом итальянской политики», и главы соседних государств едва ли не в очередь выстраивались, чтобы получить у него консультацию по политическим вопросам.
Сам же Лоренцо, пережив столько передряг, смог наконец-то спокойно заняться любимым делом: выстраивать в городе властную вертикаль и спонсировать всяких флорентийских гениев – как вполне себе признанных, так и только начинающих.
Продолжение следует…