На одесском вокзале народ из Open Opera устроил флешмоб по поводу перселловской "Дидоны":

@темы: Henry Purcell, Перселл

---

Веселые картинки

Музицирующие крокодилы, коты, поклоняющиеся мыши-фараону, гиены, варящие пиво, жареная утка, клюнувшая кошку, и прочая древнеегипетская милота. :-))

---

Вооруженные факелами и змеями

Поздравьте меня, я наконец-то нашла себе идеальную (почти) Armatae face. :-)) С нормальными верхами и без провалов внизу!

Спойлер

Спойлер: в финале на кульминации очень годное замедление темпа (в который Говен даже не сразу и въехала, но все равно хорошо).



Ну и для тех, кто предпочитает стопроцентное сопрано - Инверницци (тоже все очень неплохо).

@темы: Vivaldi, Karina Gauvin, Вивальди, Roberta Invernizzi, Juditha triumphans

---

Я все-таки ее сделала. :-)) Теперь у меня есть своя краковская шопка:



С внутренней подсветкой:





До францисканской ей далеко, но для домашнего использования покатит. Фигурок пока нет, но будут - во всяком случае, дракон точно будет. Есть у нас в семействе малолетний скульптор (единственный из всей семьи, кто умеет более-менее порядочно лепить), ему уже все заказано.

---

Краковские шопки

Захожу в наш супермаркет во дворе - а там уже Новый год во все поля: игрушки елочные повывешивали, мишуру вытащили, пиротехника какая-то на полках лежит. :-) Короче, моя душа тоже возжелала праздника, и по этому поводу покажу вам краковские шопки с прошлого рождественского отпуска.

Краковская шопка - имхо, лучшая в мире разновидность рождественского вертепа. Впрочем, в мире до хрена чудес, так что черт его знает, может, еще обнаружится что-то покруче, но на данный момент ответственно заявляю: краковская шопка - the best! Если неаполитанский вертепчик по сути своей - пещера (плюс-минус окружающие природные ландшафты), то краковский - чистая архитектура, потому что изначально их мастерили местные каменщики, которым зимой делать было нечего. Поэтому традиционно краковская шопка смахивает либо на Мариацкий костел, либо на Вавельский замок, либо и на то, и на другое вместе плюс микст из прочих городских достопримечательностей.

Обитатели шопки делятся на четыре категории:

1) собственно евангельские персонажи,

2) персонажи из местного рождественско-вертепного фольклора (Смерть, Коза и т.д.),

3) чисто краковские ребята - дракон Смок и Лайконик (это такой ряженый монголо-татарин на бутафорской лошадке - несмотря на монголо-татарское происхождение, персонаж сугубо положительный),

4) все, кого автор пожелает в свою шопку подселить.

Фигурки обычно механизированные - крутятся, вертятся, дракон из замковых ворот вылезает и залезает обратно, Мария младенца укачивает, ангелы в трубы трубят, короче, движ идет полным ходом. :-))) А устанавливается вся эта красота в церквях, на улицах, в витринах магазинов и, само собой, дома под елочкой.

Самая козырная краковская шопка устраивается в церкви святого Франциска. Это у местных святых отцов принципиальный объект гордости: раз уж именно святой Франциск первым в мире смастерил рождественский вертепчик - значит, францисканский вертеп должен быть самым лучшим, и точка. Что характерно, так оно обычно и получается.



В францисканской шопке, естественно, обитают Смок и Лайконик:

+ много

Уличные шопки:













Шопка в витрине книжного магазина:



А это целый клондайк - выставка шопок в штаб-квартире местного стрелецкого общества. Каждый год Краковский исторический музей устраивает конкурс шопок (в двух возрастных номинациях - шопки, сделанные детьми, и шопки, сделанные взрослыми). Лучшая шопка присоединяется потом к музейному собранию, а победителю выдаются какие-то плюшки, по-моему, даже и деньгами.

Выставка:



Стрелецкая шопка: главный стрелец держит традиционный приз в виде петуха, который выдается победителю ежегодных стрелковых соревнований.



Детские шопки:







Офигенская синяя шопка, в которой кого только нет - даже Мефистофель имеется:











Театральная шопка - занавес раздвигается, актеры кланяются, потом занавес закрывается и все по новой:






Антитабачная шопка - у них тут Смерть с сигаретой. :-))







Шопка с ряжеными цыганами:



И с военным окрестром ангелов:



Всякие-разные:

























Микро-шопки:







И, наконец, шопка - детский городок. Стоит во дворе здания, где проводится выставка. :-)

@темы: Краков

---

Старинный английский стишок про девочку, которая выбирала имя младшей сестре.

Mary Lamb
Choosing a Name
(1809)

I have got a new-born sister;
I was nigh the first that kissed her.
When the nursing-woman brought her
To papa, his infant daughter,
How papa’s dear eyes did glisten!—
She will shortly be to christen;
And papa has made the offer,
I shall have the naming of her.

Now I wonder what would please her,—
Charlotte, Julia, or Louisa?
Ann and Mary, they ’re too common;
Joan ’s too formal for a woman;
Jane ’s a prettier name beside;
But we had a Jane that died.
They would say, if ’t was Rebecca,
That she was a little Quaker.
Edith ’s pretty, but that looks
Better in old English books;
Ellen ’s left off long ago;
Blanche is out of fashion now.
None that I have named as yet
Are so good as Margaret.
Emily is neat and fine;
What do you think of Caroline?
How I ’m puzzled and perplexed
What to choose or think of next!
I am in a little fever
Lest the name that I should give her
Should disgrace her or defame her;—
I will leave papa to name her.

И по этому поводу мне вспоминается, как мне рассказывали про дебаты насчет моего собственного имени. Папенька в порядке троллинга предлагал назвать любимую доченьку Евпраксией, но эту идею, слава богу, зарезали на корню. Мама хотела назвать меня в честь бабушки, а бабушка - в честь мамы, но в процессе переговоров внезапно выяснилось, что они обе всю жизнь свои имена на дух не выносили. Тогда был выработан компромисс: назвать меня таким именем, которого в нашем семействе точно не было (но не Евпраксией, само собой). И мне еще пофартило, что я родилась раньше, чем следовало, потому что через несколько дней приехала вторая бабушка (не успела на матушкины роды), и оказалось, что мое имя ей жутко не нравится, но было уже поздно. (Спойлер: ничего, бабушка быстро к нему привыкла).

Кстати, насчет Евпраксий: по правде сказать, наше поколение тоже не без греха. :-)) Оба раза, когда у нас в семействе происходило пополнение (сплошь женского пола), обязательно кто-нибудь (опять же в порядке троллинга) предлагал назвать дите Брунгильдой. В знак почтения, так сказать, к далеким немецким предкам, которых теперь хер кто помнит. К счастью, не сработало ни разу.

@темы: имена

---

Долго я в свое время давалась диву, откуда у англичан имя Cosmo (это при том, что есть "нормальная" календарная форма Cosmas - правда, так уже хрен знает сколько лет никого не называют, ибо святой-то католический).

Оказывается, это такой "шотландизированный" вариант итальянского Cosimo. Александр Гордон, второй герцог Гордон, сильно дружил в свое время с Козимо III Медичи (учитывая склонности этого несчастного Козимо, подозреваю, дружба сводилась к беспробудному буханию тет-а-тет) и назвал в честь него своего старшего сына.

Потом, кстати, этих Козмо среди Гордонов еще до черта было. Один даже с "Титаника" спастись умудрился - сэр Козмо Дафф-Гордон, пятый баронет чего-то там.

@темы: имена

---

А новый абажур, вместо удолбанного попугаем, я таки сплела. :-))





История имела продолжение. Пока я ездила по историческим родинам, ушлая птица решила обследовать, че тут такое новенькое висит. Каким-то образом умудрился зацепиться когтем за завитушки, впал в истерику, повис на абажуре на одной лапе и с перепугу исклевал к хренам бросившихся на помощь. Лапа, слава богу, цела, но больше Жора к этой коварной черно-красной штуке не лезет (тьфу-тьфу-тьфу).

---

Джованни Медичи. Часть 2: белый слоник, склочный Лютер и прочий папский геморрой

Джованни ди Биччи
Козимо Старый: часть 1
Козимо Старый: часть 2
Козимо Старый: часть 3
Пьеро Подагрик
Лоренцо Великолепный: часть 1
Лоренцо Великолепный: часть 2. Заговор Пацци (начало)
Лоренцо Великолепный: часть 2. Заговор Пацци (продолжение)
Лоренцо Великолепный: часть 3. Игра ва-банк
Лоренцо Великолепный: часть 4. The best
Лоренцо Великолепный: часть 5. Микеланджело, Савонарола и звезда над Карреджи
Пьеро Невезучий
Джованни Медичи

Говорят, после своего избрания на Святейший престол Джованни Медичи, он же новоиспеченный папа Лев X, первым делом воскликнул, обращаясь к своей ликующей родне: «Бог даровал нам папство – воспользуемся же им!»

Эту фразу подслушал и разнес по всему миру венецианский посланник в Риме, хотя, в общем-то, как-то слабо верится, что Джованни Лев X настолько потерял голову от радости, чтобы ляпать подобные вещи в присутствии посторонних. Впрочем, и ежу было понятно, что этот потомок флорентийских банкиров не для того столько лет ломился на престол святого Петра, чтобы теперь предаваться там материальной аскезе. А уж не отблагодарить своих друзей и родичей, столь преданно поддерживавших его на этом тернистом пути, – это уж вообще было бы с его стороны просто свинством.

Посему наш герой немедленно принялся воздавать всем сестрам по серьгам.

Уже через пару недель после своей интронизации папа Лев собрал духовную консисторию и задумчиво спросил у кардиналов: действительно ли они считают его любимого кузена Джулио, сына Джулиано Медичи и флорентийки Фьоретты, незаконнорожденным? Потому что вот, например, ему, папе Льву, кажется, что это не так, но поскольку он не такой замечательный специалист по каноническому праву, как здесь присутствующие, он не смеет доверять своему дилетантскому суждению.

Кардиналы, не будь дураками, все поняли правильно. И уже через неделю предоставили папе официальный вердикт: родители Джулио наверняка заключили sponsalia de futuro – то бишь, дали друг другу обещание пожениться. И обещание сие было консуммировано, то бишь, подтверждено зачатием Джулио, каковым образом это sponsalia de futuro автоматически превратилось в sponsalia de praesenti – настоящий законный брак. А значит, Джулио – не бастард и имеет полное право стать кардиналом (к чему, собственно, папа Лев и завел всю эту юридическую волынку).

Сказано – сделано. Кузен Джулио, которого папа до того уже успел быстренько сделать епископом Флорентийским, получил вожделенную кардинальскую шапку. Заметим, что вообще-то Медичи могли бы и не разводить таких церемоний – например, папа Александр VI сделал своего бастарда Чезаре Борджа кардиналом, совершенно не утруждая себя никакими правовыми тонкостями. Но папе Льву такие примитивные и неизящные методы глубоко претили – да и к тому же, нужно было сделать так, чтобы потом ни одна собака не подкопалась к происхождению его кузена.

Вместе с Джулио кардинальские шапки получили секретарь и приятель Льва X Бернардо Довици да Биббиена (тот самый, который оборжал когда-то лютниста Кардьере с его вещим сном про Лоренцо Великолепного), бывший профессор Пизанского университета Лоренцо Пуччи, в свое время обучавший юного студиозуса Джованни Медичи, юный племянник папы Инноченцо Чибо – сын его сестры Маддалены и еще один кузен – Луиджи Росси, сын незаконной дочери Пьеро Подагрика, Марии.

Вот вам рафаэлевский семейный портрет троих кузенов: слева – кузен Джулио, справа – кузен Луиджи, а по центру, естественно, сам папа Лев.

Оффтоп

Оффтоп:

Я этот портрет очень люблю, поскольку когда-то именно на его примере окончательно въехала в 3D-магию Рафаэля. В галерее Уффици (благослови ее Господь!) нет идиотского обычая ставить заграждение за два метра от картины, поэтому посетитель имеет возможность ткнуться в полотно едва ли не носом. Поскольку я крайне подслеповата, да еще и косоглаза, это для меня был прямо праздник какой-то. Естественно, ткнулась я в портрет носом – аккурат на уровне задницы кресла папы Льва. Разглядываю кресло, и тут меня вдруг посещает совершенно идиотская мысль: «Это ж какой псих к полотну шнур с кистью приклеил???» Перевожу взгляд – а шнур-то на кресле не приклеенный! Шнур нарисованный! Но объемный, как настоящий! Поднимаю глаза – и колокольчик на столе объемный! И книга объемная. И сам папа объемный. И все остальные объемные!

Это был просто восторг. Я этот портрет с детства наизусть знаю – у меня соответствующий художественный альбом был, спасибо бабушке. Но я-то его всю жизнь воспринимала как плоский (в силу общей хреновости зрения, оно у меня и в обычной жизни не то чтобы стереоскопическое) – а в оригинале он, оказывается, натуральное 3D! И ведь что интересно: теперь, когда я смотрю на репродукцию – я до сих пор вижу этот объем: то ли научилась смотреть, как надо, то ли еще что…

Светские родичи тоже получили от папы свое: младший братец, Джулиано, которого папа Лев оставил на хозяйстве во Флоренции, стал капитан-генералом Флорентийской республики (читай, главой правительства). Позже Лев дополнительно выторгует ему у французов еще и титул герцога Немурского и даже женит его на Филиберте Савойской, родной тетке французского короля Франциска I. Законных наследников от этого брака так и не появилось, но в любом случае, это был прорыв: «безродные» банкиры Медичи официально вошли в круг европейской аристократии – чтобы уже никогда его не покидать.

Чтобы два раза не вставать, расскажу немного о Джулиано – немного, потому что многого он сам по себе и не стоит. Умом и талантами этот младший отпрыск Лоренцо Великолепного не блистал и всю свою оставшуюся (довольно-таки недолгую) жизнь выполнял единственную функцию, к которой был пригоден, – сидел марионеткой во Флоренции, тщательно исполняя указания старшего брата из Рима. Вот вам великие деяния Джулиано, которые он совершил за это время:

1) отрощенная по французской моде борода (в Италии это считалось не комильфо, но Джулиано де-юре уже был французский аристократ, ему было можно);

2) торжественное празднество, устроенное во Флоренции по поводу возведения его старшего братца на Святейший престол: на этом празднике папу Льва приветствовал выкрашенный золотой краской голый мальчик с лавровой ветвью в руках; к вечеру мальчик помер от нарушения теплорегуляции – краска закупорила поры кожи ко всем чертям, и этот факт страшно любят все составители детских исторических и медицинских энциклопедий (есть, правда, версия, что история с мальчиком приключилась не во Флоренции, а при дворе миланского герцога Лодовико Моро, и выкрасил бедного ребенка позолотой никто иной как сам Леонардо да Винчи);

3) ну и в качестве третьего великого свершения – померев в возрасте 37 лет, Джулиано II Медичи вдохновил своего друга детства Микеланджело на создание офигенной надгробной композиции в фамильной капелле Медичи во флорентийской церкви Сан-Лоренцо. На своем надгробном изображении Джулиано сам на себя не похож (бороды нет!), а похож на римского воина, и восседает он над двумя аллегорическими фигурами – Днем и Ночью.

Джулиано при жизни (версия Рафаэля):



Джулиано-надгробный (версия Микеланджело):





Кстати, в той же капелле Микеланджело потом отгрохает гробницу и племяннику Джулиано – Лоренцо II, сыну Пьеро Невезучего, который унаследовал после смерти дядюшки статус правителя Флоренции, но пережил его (дядюшку, а не статус) всего на три года. Идеализированный Лоренцо восседает в позе «почти-мыслителя», задумчиво глядя на аллегорические фигурами Утра и Вечера и как бы с интересом вопрошая: «А че это за нудисты тут у меня под ногами валяются?»






NB: поскольку в той же церкви Сан-Лоренцо похоронены старшие тезки дяди и племянника – Лоренцо Великолепный и его брат Джулиано, отец кардинала Джулио, то некоторые безответственные личности даже пишут в путеводителях, что этот задумчивый Лоренцо – это Лоренцо Великолепный и есть. Но это фигня: Великолепный вместе с младшим братом похоронены в довольно скромненьком саркофаге, под статуей Мадонны (тоже работы Микеланджело) и святыми Косьмой и Дамианом – покровителями рода Медичи. Так что пусть будет стыдно тому, кто несет такую ересь и устно, и в печати!

Кстати, с этим Лоренцо-младшим папе Льву тоже пришлось изрядно повозиться. Не то чтобы Лоренцо причинял ему какие-то неприятности – боже упаси, племянничек был такой же безликой марионеткой, как и его покойный дядя Джулиано. Но проблема была в том, что на внешнеполитическом фронте папа Лев изо всех сил заигрывал с Францией – собственно, брак Джулиано с теткой французского короля (пусть даже по матери, но все равно родной теткой) был не последним инструментом в этих заигрываниях. А тут Джулиано возьми да и помре! Да еще и законных наследников не оставил – только внебрачного сына Ипполито, рожденного от некой Пачифики Брандано.

Некая Пачифика – это, конечно, было совсем не то, что надо, поэтому папа Лев перенес свои далеко идущие матримониальные планы с брата на племянника. Для начала он сделал Лоренцо герцогом Урбинским (предварительно отхапав это герцогство у Франческо делла Ровере, родича своего покойного покровителя, папы Юлия II). Затем для новоиспеченного герцога стали искать достойную невесту. Некогда папа Лев, в бытность свою еще Джованни Медичи, пообещал кардиналу Содерини, что женит Лоренцо на его, Содерини, племяннице, если тот проголосует за Джованни на выборах папы. Однако, став понтификом, хитрый Лев свое обещание предсказуемо похерил, так что невестой Лоренцо стала восемнадцатилетняя графиня Мадлен де Латур-д’Овернь, тоже приходившаяся французскому королевскому дому какой-то там родней.

Лоренцо II Медичи и Мадлен де Латур-д’Овернь:



В 1518 году молодые торжественно обвенчались во французском замке Амбуаз и уехали во Флоренцию. А через десять месяцев Мадлен родила девочку, которую назвали Катерина Мария Ромола, и, по свидетельству современников, родители радовались «так, как будто у них родился сын». Правда, долго радоваться им не пришлось: через две недели после родов Мадлен умерла от родильной горячки. А еще через шесть дней помер и двадцатисемилетний папа новорожденной (по официальной версии, от туберкулеза, а по неофициальной – тоже от туберкулеза, но дополнительно осложненного еще и новомодной болячкой под названием «сифилис», завезенной за несколько лет до того в Италию испанскими моряками).

Таким образом, вместо нормальных наследников на руках у папы Льва оказался натуральный детский сад: восьмилетний Ипполито (бастард покойного Джулиано), новорожденная Катерина Мария Ромола (в будущем – та самая знаменитая Екатерина Медичи, королева Франции), плюс еще один бастардик – девятилетний мулатик Алессандро, рожденный от рабыни-негритянки, жившей в доме Медичи. Официально Алессандро считался плодом юношеского греха Лоренцо II – и таким образом приходился Екатерине Медичи братом по отцу. Однако ходили слухи (не лишенные основания), что на самом деле этого мулатика заделал не Лоренцо, а его двоюродный дядя, кардинал Джулио. Впрочем, на такие мелочи папа Лев внимания не обращал – какая разница, если Алессандро что так Медичи, что так Медичи. К цвету кожи ребеночка он тоже относился спокойно – ренессансная Италия вообще была далека от расизма, а что касается незаконнорожденности, так на это и вовсе все плевать хотели (длинная череда высокопоставленных бастардов, включая кардинала Джулио, тому подтверждение).

Проблема, конечно, была не в расовой принадлежности и уж тем более не в законности рождения. Проблема была в том, что всем троим наследникам дома Медичи до совершеннолетия было еще как до Киева рачки, а Флоренцией-то править кому-то надо! Подумав, папа Лев сдал новорожденную Екатерину на руки ее родной бабушке, Альфонсине Орсини (да, она тоже была Орсини – покойный Пьеро Невезучий в свое время женился на собственной двоюродной тетке), а малолетних Ипполито и Алессандро поселил во Флоренции под непосредственным присмотром своих сторонников и под общим наблюдением любимого кузена Джулио.

Впрочем, кузену Джулио пришлось присматривать не только за наследниками дома Медичи, но и за делами папской казны. Я уже говорила, что Джулио был единственным из правнуков старого Козимо, кто унаследовал от него хоть какие-то банкирские таланты, так что больше возложить попечение о папских деньгах было не на кого. Папа Лев в этом отношении вообще никуда не годился – как и его папенька Лоренцо Великолепный, он швырял бабки направо и налево, но если Лоренцо умудрялся всеми правдами и неправдами вовремя пополнять дефицит, то его отпрыск-понтифик на этот счет был полнейшим бездарем.

Папа Лев обожал роскошную жизнь, и в Ватикане регулярно гремели пышные пирушки – с концертами, раздачей подарков, деликатесами вроде петушиных языков или пирогов, нафаршированных живыми соловьями, голыми куртизанками и – для особых ценителей прекрасного – голыми мальчиками (кардиналам очень нравилось). Что самое смешное, устраивая вокруг себя этот бордель в лучших ватиканских традициях, сам Лев из всех пороков был склонен разве что к петушиным языкам: вкусно пожрать – это всегда было его любимой слабостью. Строго говоря, на фоне своих предшественников типа солдафона-сифилитика Юлия II, не говоря уже о рьяном ебанате Александре Борджа, папа Лев выглядел едва ли не образцом приличного человека: в дебошах участия не принимал, любовниц/любовников не заводил, бастардов не плодил и т.д., и т.п. Ну вот разве что чревоугодию предавался – но это, повторимся, просто фигня на фоне эпохи. И охоту очень любил – правда, по причине фамильной близорукости дальше собственного носа не видел практически ни хрена, так что охота проводилась следующим образом: для папы заранее ловили вепря, опутывали его сетью и подтаскивали поближе – и тогда уже папа, придерживая прыгающие на носу очки, азартно колол добычу копьем.

Помимо пирушек и охоты, у папы Льва имелся еще одна – воистину гигантская – статья расходов. Дело в том, что еще его предшественник Юлий II начал активный «евроремонт» Рима: развалил к чертовой матери часть средневековых трущоб (за что заслужил у римлян прозвище il Ruinante - Разрушитель), переделал их в более-менее цивилизованные кварталы да еще и к тому же замахнулся на совершенно грандиозный проект – строительство знаменитого собора святого Петра.

Для осуществления этих наполеоновских планов Юлию сначала пришлось развалить стоявшую на этом месте старую базилику. Затем, под чутким руководством великого архитектора Браманте, на месте базилики начали возводить огроменный собор в форме греческого креста. Кстати сказать, в целях экономии стройматериалы для собора решили позаимствовать в древнеримском Колизее – так что когда вы видите выщербленный Колизей, то так и знайте: это не время и не вандалы его так ухайдакали, это его папа Юлий с Браманте ободрали.

Тем не менее, ни времени, ни денег достроить святого Петра у Юлия так и не хватило. Проект перешел по наследству к его преемнику, нашему папе Льву – вместе с Рафаэлем, сменившим на посту главного архитектора Браманте, который, как и папа Юлий, до завершения строительства так и не дожил. Забежим немного вперед: Рафаэль до этого завершения не дожил тоже, так что после него этот бесконечный собор еще строили штук пять архитекторов, включая Сангалло-младшего и Микеланджело.
Собор в его нынешнем виде:



Поскольку папа Лев был истинный Медичи, он, конечно, не мог остаться равнодушным к такому суперпроекту и с самого начала понтификата начал вваливать в него деньги. Учитывая, что святой Петр был далеко не единственной статьей папских расходов, деньги закончились очень быстро – уже через два года правления папы Льва в казне уже было хоть шаром покати.

Папа призвал на помощь верного кузена Джулио, и после недолгого брейнсторма Джулио выдал идею: самое время начать торговать церковными должностями. Кузены устроили широкую распродажу имеющихся в наличие у Льва кардинальских шапок – и это сработало, но ненадолго. Деньги улетали словно в черную дыру.

Тогда хитроумный Джулио снова пошевелил мозгами и вытащил на свет божий старое папское ноу-хау – продажу индульгенций. Идея была далеко не нова: ее в свое время взял на вооружение еще папа Климент VI аж в середине XIV века, но потом более совестливые папы решили, что продавать отпущение грехов за бабло – это уж как-то слишком. Ушлый Юлий II, у которого совесть была куда более податливой, собрался было возродить этот прибыльный обычай в полном объеме, но не успел, потому как скоропостижно помер. И вот теперь кузены решили заново воплотить эту идею в жизнь, причем с воистину банкирским размахом.

Дело быстро пошло на лад. Поскольку, как справедливо утверждала церковь, никто не без греха – един Христос, потребители по всей Европе принялись рьяно покупать индульгенции, и деньги в папскую казну потекли рекой. Рафаэль был очень доволен – теперь-то средств на строительство святого Петра точно хватит!

Но тут внезапно грянул гром с ясного неба: 31 октября 1517 года немецкий монах-августинец Мартин Лютер приколотил к дверям виттенбергской церкви свои знаменитые 95 тезисов, ставшие основой будущего протестантизма. В этих тезисах Лютер весьма ругательно отзывался о Ватикане вообще и коммерческих затеях папы Льва в частности – и даже дерзновенно заявлял, что лучше бы папа отдал свои богатства бедным вместо того, чтобы вбухивать их в собор святого Петра. Красноречие нахального монаха не знало пределов: дело в том, что за восемь лет до этого он побывал в командировке по своим церковным надобностям в Риме и воочию насмотрелся на проклятых буржуев кардиналов, жирующих в роскоши и пляшущих на пирушках с голыми девицами (и не только девицами).

Поначалу Лев X не отреагировал на эту критику снизу никак. Ну, сами посудите, кто такой этот Лютер – простой монах, да еще и немец, то есть натуральный варвар, что он вообще может понимать в соборах? Но виттенбергская эскапада приобрела слишком широкую огласку. Многочисленные немецкие князья быстро сообразили, что Лютер говорит дело: если римская церковь так грешна, то, значит, подчиняться ей не надо – и, соответственно, платить церковные налоги в Рим ТОЖЕ НЕ НАДО!!! Согласитесь, какой же дурак откажется сэкономить!

В общем, дело начинало пахнуть керосином. Спохватившийся папа Лев издал буллу об отлучении Лютера от церкви, но когда буллу доставили в Виттенберг, Лютер демонстративно ее сжег во дворе местного университета – под бурные аплодисменты своих сторонников.

Тогда Карл V Габсбург вызвал Лютера на судилище – на Вормсский рейхстаг (вызвал, на самом деле, неохотно, ибо с папой Львом у Карла были свои терки, и вообще хитрый Габсбург еще не решил внутри себя, не выгоднее ли будет ему поддержать зарождающийся протестантизм). На судилище Лютер прямо заявил, что отказываться от своего мнения не желает, и вообще надо руководствоваться не повелениями каких-то там римских пап, а исключительно Словом Божиим. По легенде, к этому спичу он присовокупил свою знаменитую фразу «На том стою и не могу иначе», но, строго говоря, в протоколах Вормсского рейхстага она не зафиксирована, так что, скорее всего, это позднейшая выдумка из цикла «неправда, но хорошо придумано».

Мартин Лютер смотрит на институт папства как вы сами понимаете на что:



Из Вормса Лютер уехал живым и здоровым – хотя рейхстаг, не желавший слишком уж явно ссориться с папой Львом, и осудил его вдогонку как еретика. Однако положение у нашего диссидента было не сахар – по сути, пришибить его могли в любой момент. И тут на помощь пришел саксонский курфюрст Фридрих: он якобы арестовал Лютера (а по факту – тупо предоставил ему политическое убежище, чтобы никто его не тронул) и поселил его в своем замке Вартбург. В этом замке Лютер поначалу пережил много интересных галлюцинаций духовных приключений – в частности, визит самого Сатаны, которого отец мирового протестантизма прогнал, швырнув в него чернильницей, – но потом немного успокоился и занялся переводом Библии, создав тем самым знакомый нам стандарт литературного немецкого языка.

Успокоился и папа Лев, сочтя инцидент с нахальным виттенбергским монахом исчерпанным. Вообще-то, у Льва и кроме Лютера было полно хлопот: надо было присматривать за Флоренцией, продолжать крутить свой политический роман с Францией (так, чтобы при этом не слишком разозлить склочных Габсбургов), регулярно раздобывать деньги на свои затеи (падлюка Лютер таки здорово подорвал коммерцию с индульгенциями) и т.д., и т.п. А тут еще и новое огорчение – заболел любимый папин слоник-альбинос!

Слоника звали Анноне (или, в более известной транскрипции – Ганно, или Ганнон, в честь карфагенского полководца Ганнона Старшего). Родом он был из Португальских Индий, а в Рим попал в четырехлетнем возрасте – в качестве подарка короля Португалии Мануэла Счастливого папе Льву по случаю восшествия того на Святейший престол.

Слон Анноне:



Прибытие Анноне в Вечный Город произвело небывалый фурор – в общем-то, римляне со времен развала Римской империи ни одного слона живьем в глаза не видели. Под восторженные вопли толпы слоника торжественно провели по римским улицам (в компании двух леопардов, пантеры и бесчисленного количества попугаев в клетках, приехавших с ним в качестве довеска) – и довели пешим ходом аж до замка Сант-Анджело, резиденции папы Льва.

У ворот Сант-Анджело слон по знаку индийца-дрессировщика отвесил папе изящнейший поклон и протрубил хоботом нечто приветственное. Восторгу папы не было пределов. Ободренный ласковым приемом, Анноне тут же продемонстрировал свой следующий фокус: набрал полный хобот воды из фонтана и щедро окатил ей кардиналов из папской свиты. От такой шуточки папа Лев едва не лопнул со смеху и объявил во всеуслышание, что лучшего подарка он еще в жизни не получал. Кардиналам оставалось только кисло улыбаться и втихаря выжимать мокрые сутаны.

В благодарность за подарок папа объявил португальскому послу Триштану да Кунья, что все члены его свиты могут бесплатно пировать в римских трактирах, а также бесплатно посещать театры и прочие зрелища – все расходы оплатит он, папа. Естественно, среди римских горожан тут же нашлась масса желающих воспользоваться такой восхитительной халявой, и уже через пару дней трактиры и театры просто кишели лже-португальцами. Поговаривают, именно после этого аттракциона неслыханной щедрости в итальянском языке появилось существующее до сих пор выражение «косить под португальца» (fare il portoghese) – проходить куда-либо на халяву, например, в кино без билета.

Анноне поселился в Бельведере – дворике Ватиканского дворца. Там для него изготовили специальную беседку, из которой время от времени выводили погулять по городу – на радость и горожанам, и самому Анноне. Хронисты того времени описывали его как невероятно умное и воспитанное животное (в этом отношении слоник, пожалуй, мог дать фору многим тогдашним кардиналам). Римский аристократ Паскуале Маласпина впоследствии сочинил в честь папского слона следующие стихи:

Nel Belvedere prima del grande Pastore
Venne condotto l'addestrato elefante
che danzava con tanta grazia e tanto amore
che difficilmente un uomo avrebbe potuto ballare meglio

В Бельведере великому Пастырю
был приведен ученый слон,
танцевавший с таким изяществом и с такой любовью,
что вряд ли даже человек смог станцевать бы лучше.

Однако вскоре паршивый римский климат (сырость и малярийные миазмы из окрестных болот) доконал ученого Анноне. Прожив у папы Льва всего два года, слон заболел ангиной. Местные коновалы ветеринары не придумали ничего лучшего, чем вкатить бедному животному гигантскую дозу слабительного, после чего Анноне и помер. Папа Лев похоронил своего любимца в Бельведере, пролив над могилой немало слез, заказал Рафаэлю надгробную фреску с портретом покойного в натуральную величину (до наших дней не дожившую), а также сочинил в соавторстве с кардиналом дель Аквила прочувственную эпитафию:

Под сим холмом похоронен я,
могучий слон, присланный королем Мануэлом,
завоевателем Востока,
папе Льву X в качестве данника.
Мной восхищался римский народ,
давно уже не видевший подобных животных,
и в моем грубом сердце пробудились человеческие чувства.
Злой Рок позавидовал моей жизни в благословенном Лациуме
и не дал мне прослужить моему господину и трех лет.
Но я желал бы, о боги, чтобы те годы,
которые предназначала мне Природа и которые похитил у меня Рок,
вы прибавили к жизни великого Льва.

Римская интеллигенция, в свою очередь, отреагировала на смерть папского любимца на свой лад. Великий насмешник Пьетро Аретино сочинил памфлет (или пьеску?) «Последняя воля и завещание слона Анноне», в котором от сатирика досталось на орехи всему римскому политикуму, включая папу Льва. К счастью, Лев был не из обидчивых, и творение Аретино его не разозлило, а изрядно позабавило.

Куда хуже памфлетов или сатирических пьес Льву докучали собственные кардиналы. Кардинал Содерини не простил ему обманутых надежд и спелся с другим кардиналом – Альфонсо Петруччи, тоже имевшим на папу Льва изрядный зуб. Обработав морально еще нескольких коллег по курии, этот кардинальский тандем решил убрать понтифика традиционным римским способом – то бишь, попросту отравить. Оригинальность плана заключалась в том, что травить Льва заговорщики решили, извините, через задницу: они подкупили хирурга Баттисту да Верчелли, дабы тот пропитал ядом один из марлевых компрессов, которыми папа Лев лечил свой многострадальный геморрой, нажитый еще в походах Юлия II.

Подготовив, как ему казалось, все необходимое, кардинал Петруччи на всякий случай смылся из Рима, но и в отъезде продолжал переписку с собратьями по заговору. На этой-то переписке его и попалили: агентура папы Льва перехватила одно из писем, хирурга Верчелли моментально схватили и отправили на дыбу, где он и сдал всех заговорщиков до единого. Не откладывая дело в долгий ящик, папа повелел схватить Петруччи и бросить его в каземат Сант-Анджело, а сам немедленно призвал к себе всю духовную консисторию в полном составе.

Выглядела эта сцена примерно так:

Папа Лев (мрачно расхаживая перед перепуганными кардиналами): Ну, граждане тунеядцы, заговорщики, отравители, кто первым будет чистосердечно признаваться?

Кардиналы (хором): Невиноватые мы, ваше святейшество, как бог свят, невиноватые!

Папа Лев (саркастически): Ага, так я вам и поверил. Ладно, пойдем в порядке живой очереди. (Делает вид, что подглядывает в какую-то бумажку). Кардинал де Круа!

Кардинал де Круа (испуганно): Слушаю, ваше святейшество!

Папа Лев: Отвечай: в заговоре участвовал? Да в глаза мне смотри, в глаза, кому говорят!

Кардинал де Круа (дрожа): Никак нет, ваше святейшество, Христом-богом клянусь!

Папа Лев (снова делая вид, что подглядывает в бумажку): Ладно, верю, свободен. Кардинал Чибо!

Кардинал Чибо (жалобным басом): Дядя… в смысле, ваше святейшество, да вы че? Да разве ж я мог бы? Крест святой истинный, вот, если хотите, маму спросите – не при чем тут я!

Папа Лев (тихо, кардиналу Чибо): Господи, Ченчо, да я ж только для порядку тебя вызвал, а ты мне всю малину портишь! Ладно, ступай отсюда побыстрее, маме привет. (Громко): А теперь - кардинал Содерини!

(Гробовое молчание).

Папа Лев: Я сказал, Содерини!

Кардинал Содерини (запинаясь): Ва… ваше свя… клянусь Мадонной… и святым Георгием… и святым Петром… и святым этим… как его…

Папа Лев (грозно): Ты мне не мямли, ты говори все как есть!

Кардинал Джулио Медичи (меланхолично полируя ногти пилочкой): Между прочим, тут этажом ниже как раз Петруччи показания дает. На дыбе. (Приставляет руку к уху): О! Слышите, как вопит?

Кардинал Содерини (бухаясь папе Льву в ноги): Простите, ваше святейшество! Бес попутал! Грешен, грешен я, старый дурак!..

Еще полтора десятка кардиналов (точно так же бухаясь Льву в ноги): Простите нас, ваше святейшество! Не виноватые мы!!! Это все Петруччи!!!

Папа Лев (вволю налюбовавшись этим живописным зрелищем): Ладно, ладно, что ж с вами, дураками, поделать – прощаю!

Кардиналы (не веря своим ушам): Правда?

Папа Лев: Правда. Но, само собой, не безвозмездно. Слушайте меня внимательно: придется всей вашей вшивой компашке заплатить штраф за покушение на наместника святого Петра – двадцать тысяч флоринов.

Кардиналы (не помня себя от счастья): Да не вопрос! Слава тебе, Господи! Слава, слава его святейшеству! Всего двадцать тысяч – да мы хоть прям щас скинемся…

Папа Лев (многозначительно): С каждого!

Кардиналы (опешив): А-а… Э-э-э…

Папа Лев: Короче, даю вам два дня сроку. Не заплатите – будем разговаривать уже не здесь. (Многозначительно кивает в направлении казематов).

Кардиналы (спешно покидая помещение): Заплатим, обязательно заплатим, ваше святейшество… Не извольте сумлеваться!.. Через два дня все до копеечки!..

В итоге эта нравоучительная беседа принесла папе Льву немалый профит, поскольку некоторые кардиналы все-таки заплатили требуемые двадцать тысяч. А некоторые, убоявшись разорения, бросили все и сбежали в изгнание – дав тем самым папе законный повод конфисковать все оставленное ими имущество. Впрочем, главный заговорщик, кардинал Петруччи, так легко не отделался – через пару дней палач-мусульманин (которого папа Лев специально завел для такого случая) без шума и пыли удавил организатора провалившегося покушения прямо в тюремной камере. Что же касается хирурга Верчелли, то с ним никто миндальничать вообще не стал: после очередного сеанса пыток его привязали к лошадиному хвосту, протащили по всему Риму, а затем повесили на мосту Сант-Анджело.

Помимо внутренних ватиканских проблем папу Льва немало тревожили и проблемы международные. Многолетние папские сюси-пуси с французским двором (Лев даже заключил с королем Франциском конкордат, дающий французам право назначать свое высшее духовенство самим, без вмешательства Рима) вызвали предсказуемое раздражение у другой могущественнейшей европейской династии – у Габсбургов. Оказавшись между двух огней, папа Лев попытался было аккуратненько откочевать в сторону Карла Габсбурга, короновав его императором Священной Римской империи и выбив из него взамен личное покровительство для Флоренции и семьи Медичи. Естественно, узрев такие расклады, король Франциск взбугуртнул, и отношения между папой Львом и Францией немедленно испоганились.

В довершении всех бед Франциск и Карл устроили друг с другом очередную широкомасштабную войнушку. Воевали они, как водится, на территории Италии (в этой многострадальной Италии всем монархам Европы вечно было чего-то надо): дело было в том, что Франциск воплотил извечную мечту французских королей захапать себе герцогство Миланское, но Карл с этим был категорически не согласен, полагая, что такое вкусное герцогство должно достаться именно ему.

В ноябре 1521 года Карл разбил вдрызг французские войска под Миланом, и расторопный кузен Джулио сразу же послал весточку об этом папе Льву. К тому времени Лев уже окончательно разругался с Франциском, поэтому на радостях закатил в честь такой хорошей новости народные гуляния – с концертами и фейерверками. А через две недели папа Лев скоропостижно скончался – по официальной версии, от бронхита, который подхватил, сидя холодной ноябрьской ночью у открытого окна и любуясь праздничными фейерверками.

Естественно, не обошлось без слухов об отравлении: пусть даже покойный и не отличался при жизни хорошим здоровьем, но ему было всего сорок пять лет – согласитесь, как-то рановато для переселения в мир иной. Главный подозреваемым в глазах тогдашних диванных экспертов был король Франциск – впрочем, не потому что против него были какие-либо улики, а просто по принципу «кому выгодно». Естественно, даже если это и было так, то теперь уже никто ничего не докажет, так что с тем же успехом можно верить в версию с бронхитом – как ни крути, а антибиотиков в то время еще не изобрели, а без них подобные болячки лечатся крайне туго.

В наследство после себя первый папа из рода Медичи оставил собор святого Петра (почти достроенный!), кучу шедевров мировой живописи, написанных художниками, вскормленными на его хлебах, почти монархизированную Флоренцию – и начало Реформации, которое папа Лев, как уже говорилось, прохлопал с удивительной беспечностью.

Короче, кардиналу Джулио, небезосновательно считавшему, что дело покойного кузена придется продолжать именно ему, было над чем поработать.

Продолжение следует…

@темы: Медичи

---

Поехала посмотреть на еще одну родину предков.

На заборе возле хаты, где жила одна из моих прабабушек (во всяком случае, я так думаю, что жила), встречает нас вот такая харя:



Короче, здравствуй, родина. :-)

---

Кое-что о восьмой заповеди

Сижу, никого не трогаю, ковыряюсь у себя в сайте. Случайно копирую со своей страницы в гуглопоиск אֲבִיגַל (Абигайиль) - и выносит меня, прости господи, на "Азбуку веры", она же "Азбука.ру".

А там благодать - передран весь мой раздел библейских имен, от буковки "А" до буковки "Я". Только что колонку со сравнениями основных переводов выкинули (черт их знает, решили, что ли, что их аудитории оно не надо?). Перекрестные ссылки тщательно потерты, а вот примечания мои убрать поленились - типа "Не путать с омонимичным именем Ада (Ada), имеющим древнегерм. происхождение" (ну да, у меня на сайте эта древнегерманская Ada в двадцати языковых вариантах, мне без этого нотабене никак было не обойтись, но вам-то, ребята, оно на хрена?! :-))))

И, естественно, ни указания авторства, ни ссылки на оригинал. Ну че, молодцы, божьи люди! Очень так духовненько.

И комменты доставляют:

Подтверждаю: автор (в единственном числе - у меня пока еще нет раздвоения личности) такой задачи перед собой действительно не ставил. Автор вообще не ведал ни сном ни духом, что некий православный ресурс, видящий "своё призвание в духовно-просветительской работе и борьбе с пороками общества" (ей-богу, у них на главной так и написано!), бодренько стибрил у него практически целый раздел, хотя у автора на сайте в футере черным по белому написано, что использование материалов разрешено при условии размещения активной гиперссылки на kurufin.ru.

Автор даже написал борящимся с пороками админам коммент, где об этом рассуждалось. Коммент (со ссылкой на оригинал) улетел на премодерацию. Автор имеет некоторые сомнения, что духовно-просветительные админы этот коммент опубликуют (и, тем паче, примут как руководство к действию), но автор сам использует систему Cackle и в курсе, что абсолютно все комментарии валятся админу в аккаунт, что со ссылками, что без. Так что приятного им чтения. А пока автор решил просто проораться у себя в уютненьком:

ТОВАРИЩИ ПЛАГИАТОРЫ! ВЫ УЖЕ, БЛИН, ДОСТАЛИ!!!

@темы: kurufin.ru, сайт, имена

---

А вот кому прошлогодней Бартоли с бородой!



Falsa imagine, или О вреде знакомств в соцсетях:
(в роли Франчески Куццони царевны Феофано - Роза Мэннион)

@темы: Гендель, Handel, Ariodante, Ottone, Rosa Mannion, Cecilia Bartoli

---

"Вам жалко эту лампу? Наверное, это потому что вы сбрендили. У лампы нет чувств, новая лампа гораздо лучше!"

Warning: сентиментальным натурам смотреть категорически не рекомендуется!



По-моему, совершенно гениальная - и поразительно неэффективная реклама. По крайней мере, у меня она вызывает только одно чувство: "Идите в жопу, ВСЕ РАВНО ЛАМПУ ЖАЛКО!!!" Вот теперь точно рука не подымется купить новую и выбросить старую.

---

С огромным удовольствием читаю срач в комментах на ютубе насчет полигональной кладки в доколумбовой Америке.

Хоть ты тресни, не понимаю: чего они так возбудились с этой полигональной кладкой-то? Римских памятников с такой же кладкой по всей Европе как грязи - но поди ж ты, никто почему-то не кричит, что это аж прям неземные технологии. Даже обидно как-то: инкам и майя, значит, камушки внеземные цивилизации лазером выпиливали, а римляне все сами-сами, и хоть бы одна инопланетная сука спустилась на летающей тарелке, чтобы помочь.

Вот, специально, полезла в свои баварские фотки - стена римского лагеря в Регенсбурге:



А вот картинка из Википедии - Мачу-Пикчу. Что называется, найдите в кладке десять отличий:



Я вообще так понимаю, инопланетные цивилизации питали к Европе непреодолимое отвращение. Из Египта они, значится, не вылезали, в Мезоамерику мотались как к себе домой, на острове Пасхи, судя по всему, вообще перманентный межпланетный междусобойчик был, а как завернуть в Римскую империю и хоть какой завалящий акведук построить, чтобы римские инженеры не маялись, - так фигушки.

Впрочем, есть у меня версия, что, может быть, эти звездные гастарбайтеры только пирамиды строить и умели. Ну, и еще стенки с полигональной кладкой. Но это римляне и сами могли, так что им эти отсталые внеземные технологии и на хрен не сдались...

P.S. Ах, да, там еще был прелестный срач о "космонавте" из Паленке и типадревнемексиканских статуэтках динозавров. Я в возмущении: почему, ПОЧЕМУ ни одна уфологическая сволочь не обращает внимания на средневековую романскую скульптуру??? В том же Регенсбурге на портале Шотландской церкви, помнится, столько всякого добра налеплено - на три инопланетных нашествия хватит. Человечество сосуществовало бок о бок с химерами, гидрами и разумными двуногими рептилоидами крокодилами, я гарантирую это!

---

Ну вот, наконец-то я сплела корзину, которая мне нравится (ну, почти). :-))





На самом деле, это я лелею честолюбивую мечту сплести себе на кухню новый абажур (старый уже угрызен попугаем по самое не могу) и набиваю руку на ажуре. Пока набивала, наплодила кучу тестовых чудищ, теперь они стоят на подоконнике и с укоризной на меня смотрят. Выбросить их жалко, дарить кому-то - стыдно, использовать по назначению - а на хрена мне столько ажурных вазочек...

---

Медичи: невероятные приключения кардинала Джованни, или Back to Florence!

Джованни ди Биччи
Козимо Старый: часть 1
Козимо Старый: часть 2
Козимо Старый: часть 3
Пьеро Подагрик
Лоренцо Великолепный: часть 1
Лоренцо Великолепный: часть 2. Заговор Пацци (начало)
Лоренцо Великолепный: часть 2. Заговор Пацци (продолжение)
Лоренцо Великолепный: часть 3. Игра ва-банк
Лоренцо Великолепный: часть 4. The best
Лоренцо Великолепный: часть 5. Микеланджело, Савонарола и звезда над Карреджи
Пьеро Невезучий

Мы оставили нашего кардинальчика в тот драматический момент, когда он, переодетый в монашескую рясу, выбрался из Флоренции и поскакал в Пизу – забирать оттуда любимого кузена Джулио.

Кузен Джулио тоже заслуживает как минимум несколько слов в этом посте, поскольку они с Джованни всю жизнь были неразлучным тандемом (

спойлер

спойлер: и вообще, он тоже потом станет папой римским).

Себастьяно дель Пьомбо: кузен Джулио на пике своей карьеры

).

Джулио был бастардом покойного Джулиано Медичи, младшего брата Лоренцо Великолепного. Родился он через месяц после того, как Джулиано убили во время заговора Пацци, и получил в крещении имя Джулио Дзаноби: Джулио – в честь безвременно погибшего родителя, Дзаноби – в честь святого Зиновия, покровителя Флоренции.

Кто была мама младенца – вопрос дискуссионный. Но вообще традиционно считается, что это была некая Антония по прозвищу Фьоретта, дочка Антонио Горини, то ли каретника, то ли профессора Флорентийского университета. Вполне возможно, именно с ней ребенок и провел первые годы жизни – хотя официально опекуном маленького Джулио считался его крестный, Антонио да Сангалло-старший, известный флорентийский архитектор и большой друг Лоренцо Великолепного. Когда бастарду стукнуло семь, заботливый дядюшка Лоренцо забрал его к себе и начал воспитывать со своими детьми. Мальчик был умненький, красивый – весь в папу, но, в отличие от покойного Джулиано, очень тихий и застенчивый: то ли сиротское детство сказалось, то ли от природы такой получился. Из всего многочисленного выводка кузенов и кузин тихому и застенчивому Джулио больше всего понравился добродушный толстячок Джованни, который был на три года его старше. Попав в палаццо Медичи, Джулио принялся ходить за Джованни хвостиком – да так всю свою жизнь и проходил.

Помимо душевной симпатии, объединяла кузенов еще и общая будущая карьера – ибо, поразмыслив хорошенько, Лоренцо решил пустить племянничка по духовной части. Конечно, у Джулио стартовые условия были куда хуже, чем у Джованни – он ведь был незаконнорожденный, так что высшие церковные сферы для него были закрыты: например, кардиналом ему точно было не стать. Эту проблему Медичи надеялись со временем как-нибудь решить, а пока Лоренцо пристроил малолетнего племянника в орден госпитальеров и выбил ему пост Великого приора Капуи. В Капуе Джулио, естественно, не жил, а жил он в семье дядюшки, а потом в Пизе, где они с Джованни изучали в университете каноническое право, однако доходы с капуанских бенефициев капали несовершеннолетнему приору весьма исправно.

Джованни покинул университет первым: в 1492 году папа Иннокентий открыто провозгласил его кардиналом, и со студенческой жизнью пришлось завязывать. Но о младшем кузене наш кардинальчик не забыл и то и дело срывал его с занятий – то на конклаве в Риме посидеть, то домой во Флоренцию торжественной процессией проехаться. На сей же раз повод для встречи был куда менее приятный: прискакав в Пизу, Джованни довел до сведения младшего товарища, что правлению Медичи во Флоренции пришел кирдык, а поскольку Пиза является частью Флорентийской республики, то оставаться тут им обоим крайне нежелательно.

Умненький Джулио послушно собрал чемоданы, и кузены рванули прочь из города. Джованни на тот момент едва-едва стукнуло двадцать, а Джулио – семнадцать, но соображалка у обоих работала очень хорошо: все-таки вырасти при дворе Лоренцо Великолепного – такой жизненный опыт даром не проходит. К тому же, в отличие от остального семейства, у них были деньги: если флорентийские активы Медичи были конфискованы в пользу республики, то дотянуться до кардинальских/приорских бенефициев никакая Синьория, естественно, даже помыслить не могла.

Следующие четыре года кузены болтались по всей Италии, усердно поддерживая попытки Пьеро Невезучего отхапать себе Флоренцию обратно. Из попыток этих, как известно, ничего не вышло. В конце концов, Джованни сделал вывод, что пора взять паузу – тем более что положение у него к этому моменту было, мягко говоря, сложным. В Риме нашему кардинальчику были не рады – там на папском престоле как раз сидел Александр VI, он же Родриго Борджа, который никак не мог забыть, что во время предыдущих выборов Медичи поддержали не его, такого замечательного, а кардинала Джулиано делла Ровере. Посему, рассудив, что в Вечном городе оставаться небезопасно (того гляди, отравят), а во всей прочей Италии – просто бесполезно (количество идиотов потенциальных союзников, готовых отвоевывать для Пьеро Флоренцию, уже снизилось до нуля), Джованни решил, что самое время заняться туризмом – мир посмотреть и себя показать.

Сказано – сделано. Верный кузен Джулио снова собрал чемоданы, и оба брата-прелата в сопровождении друзей-приятелей-секретарей выдвинулись в Венецию, а оттуда через Альпы в Баварию.

Точно известно, что путешествовали кузены инкогнито. Однако что касается прочих аспектов этого вояжа, то сведения насчет них сохранились самые противоречивые. Одни источники сообщают, что в баварском Ульме Джованни сотоварищи были арестованы местными властями (при этом скромно умалчивая, за что именно), и только после того как Джованни раскрыл свое инкогнито, их с почестями препроводили к императору Максимилиану, а затем отправили на почетные хлеба к эрцгерцогу Фландрскому. Вторые молчат об этом инциденте как рыба об лед, сразу переходя к неземному восторгу, который испытал Максимилиан, узрев сына своего давнего политического партнера, а также к описаниям эрцгерцогского гостеприимства. В общем, дело ясное, что дело темное.

Что самое смешное, аналогичная неприятность повторилась, когда наши туристы добрались до французского Руана. Тут уж источники единодушны: да, было дело, да, попали под арест – хотя опять-таки причину ареста никто почему-то не указывает. Блин, если честно, я даже не могу себе представить, чем таким эта теплая компания могла насолить руанским властям: дочку местного прево всем коллективом соблазнили, что ли? Или пьяный стриптиз под ратушей устроили? Политика здесь вроде как не при чем, ибо на флорентийские разборки Людовику XII было насрать… короче, загадка, да и только.

Так или иначе, пришлось кузенам плотно ознакомиться с бытом и нравами местной кутузки. По счастью, им удалось отправить весточку в Италию, Пьеро Невезучему, а Пьеро хоть и был во многих жизненных аспектах мудак мудаком, но свое семейство в обиду не давал никому. Вступив в переписку с Людовиком, Пьеро выбил из него указ об освобождении своих незадачливых родичей, однако пока указ дошел до Руана, Джованни, Джулио и их свита успели изрядно покормить тюремных клопов.

Выбравшись из узилища, кузены решили, что ну ее нафиг, такую турпоездку, и спешно двинулись в Марсель, а оттуда – домой, в Италию. Тем более что Джованни как раз прослышал, что папа Борджа сильно недоволен воцарившимся во Флоренции Савонаролой, а раз так, то он наверняка будет рад видеть в Риме врагов своего врага – то бишь, Медичи.

Однако перед тем как вернуться в Рим, Джованни решил сначала нанести визит своему коллеге, 57-летнему кардиналу делла Ровере, обретавшемуся на тот момент в Лигурии. Джулиано делла Ровере был одним из племянников покойного папы Сикста IV и, соответственно, кузеном Джироламо Риарио, одного из инициаторов заговора Пацци, но к этому времени семейная вражда давно уже была забыта, и Джованни и в голову не приходило попрекать коллегу невменяемой родней. Кроме того, у них с кардиналом делла Ровере был общий объект антипатии – папа Александр VI, от которого делла Ровере и убрался подальше, в свое родовое лигурийское гнездо Савону..

Вообще же Джулиано делла Ровере был персонажем крайне своеобразным. Судя по всему, матушка-природа намеревалась создать в его лице второго Франческо Сфорцу – здоровенный дуб (в общем-то, rovere по-итальянски «дуб» и есть), морда поперек себя шире, в плечах косая сажень, большой любитель выпить, посквернословить и подраться – короче говоря, солдафон солдафоном, хоть в палату мер и весов отправляй. Однако тридцать лет назад добрый дядюшка Сикст решил сделать из этого бравого вояки кардинала, и пришлось молодому делла Ровере вместо биваков и кабаков гнуть свою могучую спину над книжками, изучая каноническое право.

Мелоццо да Форли: семейный портрет – слева Джулиано делла Ровере, по центру его братец Джованни делла Ровере, на троне – папа/дядя Сикст



Что интересно, этот качок-переросток, невзирая на свои неинтеллигентные замашки, оказался весьма и весьма не глуп. В отличие от своих братьев и кузенов (вот уж кто действительно умом не блистал!) Джулиано быстро проявил недюжинные дипломатические способности – которые потом окончательно отшлифовал во Франции, куда дядя отправил его в качестве папского легата. Даже после смерти Сикста кардинал делла Ровере умудрился удержаться на плаву, заработав себе репутацию такого прожженного интригана, что политические конкуренты с уважением обходили его по стеночке: дескать, трогать такое добро – себе дороже будет.

Впрочем, на каждую хитрую гайку найдется свой хитрый болт. Для делла Ровере таким болтом оказался Родриго Борджа – кардинал еще более беспринципный, прожженный и интриганистый. Схлестнулись два этих могучих человечища на конклаве после смерти папы Иннокентия VIII: естественно, каждый метил на освободившийся Святейший Престол, но у Борджа тупо оказалось больше денег, так что он легко и непринужденно подкупил необходимое количество кардиналов-избирателей. Оскорбленный делла Ровере сбежал во Францию, где принялся науськивать на новоявленного папу короля Карла VIII, но ничего толкового из этого так и не вышло. В конце концов, делла Ровере и Борджа сделали вид, что помирились, однако кардинал благоразумно не стал возвращаться в Рим, засев до поры до времени в родимой Лигурии.

Естественно, приезд молодого Джованни Медичи, который тоже любил папу Борджа как старую Лукьяновскую тюрьму, не мог не вызвать у кардинала делла Ровере прилива добрых чувств. Оба кардинала – и старый, и молодой – уже были знакомы друг с другом (напомню, Медичи поддерживали делла Ровере на прошлом конклаве), но пообщаться поближе им с тех пор так и не пришлось. В Лигурии же общение пошло на ура: старый солдафон внезапно оказался не менее фанатичным любителем искусств, чем молодой Медичи, вскормленный при дворе своего великолепного папеньки-менецата, так что у них нашлась масса общих тем для разговора.

Обсудив все последние новинки в области прекрасного, делла Ровере потащил гостя на охоту – но Джованни и тут не подкачал. Несмотря на близорукость и, мягко говоря, лишний вес (с годами наш кардинальчик все более и более приближался очертаниями к идеальной фигуре - шару), он очень бодренько скакал вслед за своим старшим коллегой по лесным буеракам, не выказывая ни малейших поползновений вылететь из седла. После этого делла Ровере зауважал Джованни еще больше, ибо в силу своих природных склонностей искренне считал, что настоящий кардинал должен уметь ездить верхом, владеть оружием и, если что, быть способным повести войска супротив врагов Святой Матери Церкви, ну а всякими духовными глупостями пусть занимаются сельские падре.

В общем, расстались наши два кардинала закадычными друзьями. Этому политическому альянсу еще предстояло удивить мир, но пока что время для этого не пришло. Джованни, как и планировал, вернулся в Рим и тихо поселился там в своем дворце (нынешний палаццо Мадама – тот самый, где теперь заседает итальянский Сенат).

Палаццо Мадама:



Папа Борджа поначалу посматривал на возвращенца с подозрением, но потом успокоился: Джованни Медичи сидел тише воды ниже травы и всем своим поведением демонстрировал, что не собирается заниматься политикой от слова «совсем». Вместо политики Джованни ударился в меценатство. По семейному обычаю, он начал прикармливать у себя во дворце художников, ученых, музыкантов и литераторов, и вскоре по Риму пронесся слух, что общества интереснее и интеллектуальнее, чем то, что собирается в палаццо молодого кардинала Медичи, во всем городе не найти. К тому же, там хорошо кормили Джованни пользовался заслуженной репутацией человека обаятельного, гостеприимного, добродушного, образованного и щедрого. Так что ничего удивительного, что римский высший свет слетался в римский палаццо Медичи словно мухи на мед.

Финансовой стороной всей этой красивой жизни заведовал верный кузен Джулио – единственный из правнуков Козимо Старого, кто унаследовал талант банкира (в конце концов, в отличие от Джованни, наполовину римлянина по своей матушке Орсини, сын Джулиано Медичи и Фьоретты Горини был чистокровным флорентийцем, так что умение считать денежки у него было прописано на уровне ДНК). Тем не менее, невзирая на всю свою осторожность и осмотрительность, Джулио отнюдь не препятствовал братцу швыряться деньгами направо и налево, ибо понимал: сейчас Медичи зарабатывают себе репутацию. А репутация, как твердо знали правнуки Козимо, дорогого стоит.

Тем временем тучи над головой семейства начинали понемногу рассеиваться. В 1503 году к вящему ликованию своих недоброжелателей отдал концы Александр VI Борджа – и это, с точки зрения Джованни Медичи, было очень хорошо. Правда, не успели предать покойного земле, как его сынок Чезаре, герцог Романьи и известный ебанат, тут же начал мутить выборы нового папы – устраивающего лично его, Чезаре. И ведь, что характерно, таки замутил, невзирая на яростное сопротивление прискакавшего из Лигурии кардинала делла Ровере.

Бартоломео Венето (?): портрет ебаната Чезаре



К счастью, очень скоро выяснилось, что Чезаре сам себя переиграл. Из всех претендентов на папский престол он выбрал самого квелого и болезненного (чтобы поменьше рыпался и не лез не в свои дела) и тем самым испортил себе всю малину: новый папа Пий III протянул только 27 дней, после чего скончался от подагры. По Риму привычно поползли слухи об отравлении, но тут уж Борджа были и вправду ни при чем – даже если кто-то и впрямь помог хворому папе отправиться в мир иной, то это был точно не Чезаре.

На сей раз Джулиано делла Ровере не собирался упускать свой шанс. При активной поддержке Джованни Медичи, он убедил кардиналов, что если они хотят избавиться от ебаната Чезаре раз и навсегда, то он, делла Ровере, единственный, кто способен им это счастье обеспечить. В результате осенью 1503 года делла Ровере был избран папой римский и принял имя Юлия II.

Для кардиналов это был тревожный знак. Родриго Борджа при интронизации нарекся Александром VI – в честь ни много ни мало Александра Македонского – и весь свой понтификат провоевал со всеми вокруг. Новый же папа даже не скрывал, что собирается подражать Юлию Цезарю, так что неспокойные времена Ватикану были гарантированы.

Так оно и вышло. Юлий II вошел в историю как один из самых воинственных пап своего времени, и начал он с того, что отправил папские войска усмирять бунт в Романье. Во главе этих самых войск выступал (ВНЕЗАПНО) Чезаре Борджа, которого папа Юлий, к недоумению всего своего окружения, оставил в должности гонфалоньера. Однако недолго музыка играла: как только Романья была умиротворена, папа (опять же ВНЕЗАПНО) арестовал Чезаре и выпустил из кутузки только тогда, когда тот согласился отдать ему все свои романские замки. На этом карьера Чезаре Борджа, в сущности, и закончилась: войск у него уже не было, денег тоже, а врагов за свою бурную жизнь он нажил видимо-невидимо. В поисках спасения обобранный Чезаре попробовал было податься в Неаполь, где правили его испанские сородичи, но сородичи отнюдь не желали злить папу Юлия и вместо теплого приема отправили незваного гостя в Валенсию, где и посадили под замок.

Избавившись от Борджа, Юлий продолжил боевые действия. Для начала он вступил в союз с французами, чтобы дать по зубам венецианцам, которые тоже пытались откусить у папы кусок Романьи. Этот военный поход Его Святейшество решил возглавить самолично (дорвался человек до любимого дела!) и, более того, настоял, чтобы на войну его сопровождали все двадцать четыре кардинала.

Кардиналы взвыли. К походной жизни они были приспособлены не больше, чем среднестатистический офисный планктон – к разгрузке вагонов. Но против понтифика не попрешь: пришлось бросать свои шикарные виллы и дворцы со всеми удобствами и выдвигаться на войну.

Налюбовавшись вдоволь, как все это блестящее общество мерзнет в палатках и вместо теплого сортира бегает подтираться лопухом под ближайший куст, Юлий, наконец-то сжалился и отправил несчастных кардиналов в обоз, оставив при себе только Джованни Медичи. Джованни войну не то чтобы любил (в этом смысле он пошел в папеньку, Лоренцо Великолепного), да и комплекцией от большинства своих раскормленных коллег не сильно отличался, но зато в седле держался твердо, к походным трудностям относился с юмором и вообще показал себя молодцом.

После того как объединенные папско-французские войска вышибли венецианцев из Папской области, Юлий немедленно развернулся на сто восемьдесят градусов и вместе с усмиренной Венецией, Неаполем и Священной Римской империей заключил военный союз… против французов! На сей раз тащить в поход всю кардинальскую консисторию он не стал, а взял с собой только стойкого Джованни, которому, пообещал, что если все будет хорошо, то он, папа, поможет Медичи вернуться во Флоренцию.

Флоренция, кстати, жила без Медичи очень даже неплохо. От Савонаролы с его проповедями флорентийцы уже избавились, а пост пожизненного гонфалоньера занимал Пьеро Содерини – довольно толковый мужик и весьма неплохой политик. Однако поскольку Флорентийская республика находилась в союзе с Францией, то лезть в антифранцузский союз, состряпанный папой, Содерини не стал – чем вызвал у Юлия лютейший батхерт (отсюда, собственно, и обещание, данное Джованни Медичи).

Поначалу у папско-венецианско-неаполитанско-имперской армии все шло хорошо. Они взяли Модену и еще несколько городков – в частности, феррарскую Мирандолу, куда папа лично въехал через брешь, проделанную артиллерийскими орудиями в стене. Надо сказать, сие незабываемое зрелище еще долго снилось всей Европе в кошмарных снах: наместник святого Петра, так сказать, глава христианского мира, с шашкой наголо въезжает в осажденный город сквозь пролом в стене – такого мир еще не видел!



Дальше, правда, ситуация несколько испоганилась. Весной 1512 года французская армия и войска папского альянса выстроились друг напротив друга под Равенной. Французов было около 24 тысяч и командовал ими 22-летний племянник Людовика XII Гастон де Фуа. Папское войско (назовем его так) насчитывало где-то столько же народу – по большей части, испанских наемников, – и в качестве главнокомандующего выступал 37-летний кардинал Джованни Медичи. Оба полководца решительно дали приказ «В атаку!» - и начался апокалипсис.

Битва при Равенне:



По итогам этого апокалипсиса полегла половина войск и с той, и с другой стороны (включая Гастона де Фуа, порубленного в капусту испанскими наемниками). Однако французы потеряли народу чуть меньше, так что победа вроде как осталась за ними. После битвы Джованни начал обходить поле боя, раздавая умирающим последнее пастырское утешение – и на этом и погорел: появившийся откуда ни возьмись французский отряд взял его в плен.

Французы могли ликовать: мало того, что битву под Равенной они выиграли, так еще и захватили аж целого боевого кардинала, любимого протеже папы Юлия! Правда, потеря королевского племянника несколько портила картину, не говоря уже о переполовиненном войске, так что по здравому размышлению новый главнокомандующий Жак де Ла Палис отдал приказ потихоньку разворачиваться по направлению к Альпам – то бишь, домой.

До Альп-то французы, конечно, дошли, но уже без Джованни: представьте себе, наш толстенький, близорукий и, в целом, не сказать чтобы особо спортивный кардинальчик умудрился по дороге сбежать! Стибрив чей-то мундир, он натянул его на себя (как еще только влез!), смылся из лагеря, залез в какую-то голубятню и отсиживался там, пока обозленные французы прочесывали окрестности. Когда преследователи, наконец, удалились несолоно хлебавши, Джованни выбрался из своего укрытия и, как был, весь в голубином помете, направился в сторону своих войск.

Папа Юлий, уже не чаявший увидеть его живым и здоровым, на радостях провозгласил, что выполнит свое обещание, не дожидаясь полной и окончательной победы над французами: Джованни может вотпрямщас взять часть испанских войск и идти отвоевывать свою Флоренцию сколько влезет. (Напомню, к тому времени Пьеро Невезучий уже успел утопиться в речке Гарильяно, так что официальным главой клана Медичи считался как раз наш кардинал).

Несмотря на такой аттракцион неслыханной щедрости со стороны папы, Джованни сначала попытался порешать этот вопрос мирным путем. Он выдвинул флорентийской Синьории следующее предложение: Флоренция капитулирует без боя, он, Джованни, тихо-мирно въезжает в город, и все будут жить долго и счастливо.

Синьория ответила отказом. К тому времени у Флорентийской республики имелось неплохое (как они считали) ополчение – общим числом в девять тысяч человек, – а испанцев у Джованни было вдвое меньше. Посему флорентийцы решили, что будут воевать до победного конца.

Ладно, сказал Джованни, воевать так воевать – и повел свои войска на Прато, небольшой городишко, расположенный приблизительно в 15 километрах от Флоренции.

К несчастью, пратовские ополченцы оказались полным фуфлом: узрев приближающуюся испанскую армию, они побросали оружие и разбежались кто куда. Испанцы ворвались в беззащитный Прато и устроили там ад с массовой резней, грабежами и изнасилованиями. К чести Джованни надо сказать, что таких раскладов он вовсе не планировал, но дорвавшиеся до грабежа испанцы вертели приказы своего главнокомандующего на соответствующем органе. В итоге все, что наш незадачливый полководец смог сделать, – это попытаться собрать как можно больше женщин и детей и запереть их в местной церкви, чтобы его собственные войска до них не добрались. Помогло, правда, плохо: за два дня испанцы сожгли и перерезали более 5000 мирных жителей, то есть большую половину населения Прато.

И все-таки, как ни цинично это звучит, этот незапланированный беспредел сыграл Джованни на руку. Когда во Флоренции узнали, что творится в Прато, у горожан от ужаса волосы на голове дыбом встали. Сторонники возвращения Медичи (а их в городе было не так мало, как могло бы показаться) явились шумною толпою к гонфалоньеру Содерини и потребовали у него: а) сдать город Джованни без боя; б) убраться в отставку. Содерини подумал и согласился – в обмен на гарантии, что ему дадут спокойно уехать из Флоренции (забегая вперед скажу: гарантии-то Джованни дал, но уже через несколько дней отправил вслед за Содерини погоню – правда, безрезультатно).

Итак, кардинал Джованни Медичи въехал во Флоренцию – родной и любимый город, откуда его и его семейство вышвырнули пинком под зад восемнадцать лет назад. Его сопровождали верный кузен Джулио и младший брат Джулиано – то бишь, все совершеннолетние представители мужского пола старшей ветви Медичи (напомню, имелась еще младшая ветвь – внуки и правнуки Лоренцо Старого, но с ними, как уже говорилось, было все непросто).

Рафаэль: Джулиано ди Лоренцо де Медичи



Бурного восторга у местных жителей возвращение Медичи, конечно, не вызвало, но и особых эксцессов – всяких там фирменных флорентийских бунтов, бессмысленных и беспощадных – тоже не наблюдалось (видимо, поучительный пример Прато многим запал в душу). Со своей стороны Джованни решил по максимуму умаслить горожан и закатил целую серию праздников а-ля Лоренцо Великолепный – с красочными шествиями, маскарадами, карнавалами, халявными фонтанами с вином и раздачей вкусностей. Флорентийцы, отвыкшие от таких шоу еще со времен Савонаролы, поначалу косились на этот праздник жизни с подозрением, но потом дело пошло на лад. Отношения между городом и его вернувшимися хозяевами стали если не теплыми, то, по крайней мере, приемлемыми.

Пока флорентийцы глазели на зрелища и дегустировали халявное вино, Медичи под шумок отформатировали городскую администрацию под себя: упразднили пожизненные полномочия гонфалоньера, сократив их до одного года, как раньше, и заодно выдавили с ключевых должностей явных республиканцев (например, хорошо известному нам Никколо Макиавелли, который был при прежнем правительстве чем-то вроде министра иностранных дел, пришлось убираться со своего поста к чертовой матери).

Первые полгода Джованни занимался всеми политическими делами сам, но в феврале 1513 года до Флоренции докатилось сенсационное известие: папа Юлий лежит при смерти. Старого вояку доконала лихорадка (осложненная, как поговаривали, сифилисом, который понтифик нажил себе во времена то ли бурной молодости, то ли не менее бурной зрелости). Джованни в это время и сам был нездоров: его донимала язва желудка и геморрой, приобретенный во время героических походов с этим самым папой Юлием. Но медлить было нельзя – как только Юлий умрет, немедленно начнутся выборы нового папы, а кардинал Медичи не без основания считался одним из самых вероятных кандидатов на папское кресло.

Короче, нужно было ехать в Рим хоть чучелом, хоть тушкой. Оставив на хозяйстве младшего брата (разумеется, под бдительным присмотром кузена Джулио), Джованни велел погрузить себя в носилки и отправился хлебать киселя за сто пятьдесят верст, жалобно охая при встрече с каждым ухабом, коих на дороге от Флоренции до Рима в те времена было видимо-невидимо.

В результате пока носилки с нашим кардиналом дотащились до Вечного города, папа Юлий уже успел помереть, а несчастному Джованни после этого путешествия пришлось еще несколько дней отлеживаться в своем римском дворце. Так что начало конклава он пропустил – что, впрочем, пошло ему только на пользу.

Когда Джованни наконец-то присоединился к заседавшим, кардиналы-избиратели уже успели пересраться друг с другом в самых разнообразных комбинациях. По традиции помещение, в котором заседал конклав, с первого же дня запиралось наглухо, и никто из заседавших не мог покинуть его, пока не будет избран новый папа. «С воли» разрешалось передавать только еду, да и то в весьма скудных количествах, причем с каждым днем порции становились все меньше и меньше. К моменту прибытия Джованни Медичи кардиналы сидели взаперти уже неделю и за это время успели изрядно оголодать, но к согласию не приблизились ни на йоту.

Впрочем, появление на этом сборище дышащего на ладан Джованни зародило в срущихся кардиналах нечто близкое к конструктивному консенсусу. Во-первых, хворых на конклавах любили всегда: чем больнее был кандидат, тем охотнее за него голосовали – типа, даже если ошибемся и выберем не того, то не страшно, все равно скоро помрет. Во-вторых, кардиналы знали, что Джованни, в отличие от покойного Юлия II, войну на самом деле не жалует и, уж во всяком случае, таскать их по походам (о чем большинство присутствующих вспоминали с душевным содроганием) точно не станет. Ну и, наконец, в-третьих, участникам конклава уже осточертело жрать монастырские сухари и ходить в один сортир на всех, так что они спали и видели, как бы вырваться с этого затянувшегося мероприятия.

Казалось, еще немного – и Джованни с легкостью наберет нужное количество голосов. К несчастью, среди заседавших присутствовал кардинал Франческо Содерини, приходившийся родным братом гонфалоньеру Пьеро Содерини, которого Медичи отправили в изгнание. Естественно, предложение проголосовать за обидчика своего родича Франческо встретил в штыки. Положение осложнялось тем, что за ним стояла целая фракция друзей-единомышленников, способных провалить любое голосование. Конклав снова зашел в тупик.

Наконец, Джованни решил, что спасение утопающих – дело рук самих утопающих. В один прекрасный день, стеная и хватаясь за все свои больные места, он подполз к кардиналу Содерини и принялся вкрадчиво вешать ему лапшу на уши. Прежде всего, он предложил противнику породниться – женить своего старшего племянника Лоренцо, сына Пьеро Невезучего, на одной из племянниц Содерини. Таким образом, когда Джованни изберут папой, клан Содерини станет папскими родственниками со всеми причитающимися этому положению плюшками.

Предложение кардиналу Содерини понравилось, но он выдвинул дополнительное условие: Медичи должны вернуть его брата из изгнания. Завязался ожесточенный торг. Пустить козла в огород поверженного соперника во Флоренцию – на такое Джованни пойти никак не мог. Наконец, высокие договаривающиеся стороны пришли к компромиссу: Пьеро Содерини будет позволено вернуться, но не во Флоренцию, а в Италию вообще (на данный момент экс-гонфалоньер отсиживался аж в оттоманской Рагузе), а жить он будет, скажем, в Риме, где Джованни обязуется предоставить ему достойное денежное содержание. Бывшие противники пожали друг другу руки, и Содерини объявил кардиналам, что он и его клика будут голосовать как надо.

Кардиналы едва с ума не сошли от радости. Наконец-то можно выбрать папу и свалить с этого вонючего конклава домой – к вкусной жратве и мягким постелям! Тут, однако, обнаружилась небольшая проблемка: как уже говорилось, Джованни был кардиналом-мирянином – то есть, строго говоря, даже духовным лицом в полном смысле этого слова не являлся. Поэтому пришлось принимать его в сонм служителей божиих, так сказать, поэтапно: 9 марта кардиналы за него проголосовали, 15 марта – рукоположили его в священники, 17 марта – посвятили в епископы, и, наконец, 19 марта 37-летний Джованни Медичи официально взошел на Святейший Престол под именем Льва X.

Это была победа, о которой всего несколько десятилетий назад Медичи не могли даже помыслить. Сын, внук и правнук флорентийских банкиров стал наместником святого Петра – Козимо Старый, Пьеро Подагрик и Лоренцо Великолепный на том свете наверняка аплодировали стоя! Прав, прав был Лоренцо, предназначив для церковной карьеры самого умного из своих сыновей: по сравнению с могуществом папы любая светская власть (во всяком случае, та, которой могли достичь «безродные» Медичи) была просто фигней. Теперь семейству предстояло выйти на новый уровень, и Джованни, как образцовый родственник, использует для этого все, что можно будет выжать из его нового положения.

Продолжение следует…

@темы: Медичи

---

Доплела я свою мегакорзину. Ну его в пень, не буду больше такие крупные штуки плести - пока доделаешь, со скуки сдохнешь. Пойду лучше что-нибудь маленькое-разноцветное сварганю.

---

Борьба со склерозом

Вот есть такие гнусные слова, которые ты на одном языке знаешь, а на другом они забываются, хоть кол себе на голове теши. Сегодня я в пятисотый раз допрашивала весь рабочий вайбер, как будет по-русски «кримінальне впровадження».

Наконец это меня задолбало:

---

Амальфи-2: закоулки, вертепы и бумажная мануфактура

Ранее в сериале

Собор предсказуемо отожрал большую часть нашего походного дня. Последний кораблик в Салерно отходил в семь вечера, поэтому решили мы: побредем по главной улице вверх, к Музею бумаги, что увидим по дороге – то и наше.

Карабкаться наверх с тростью оказалось, однако, напряжно. Что заставило задуматься: ладно, ну я-то покалеченная временно, а вот настоящим инвалидам каково здесь жить? Итальянцы вообще-то на этот счет большие молодцы: тут, как и в большинстве просвещенных европ, обычно и пандусы на каждом шагу, и подъемники, и прочие полезные штуки – но как ты обустроишь пандусы в городе, где ширина главной улицы от силы метров пять (остальные еще уже), а угол подъема в среднем градусов двадцать? А никак…



Главная улица забита лотками и магазинчиками, торгующими местными "специалитетами" – лимонами, которые выращиваются наверху, в Равелло, обязательным лимончелло из этих лимонов, лимонным мылом, от которого потом еще месяц благоухает чемодан, разноцветной пастой, приправами к этой пасте, бумажной канцелярией из фирменной амальфитанской «средневековой» бумаги, сувенирной керамической плиткой в стиле арабо-византийских амвончиков и еще черт знает чем в потрясающем душу количестве. :-)



А вот восемнадцативечный фонтанчик “De cape ‘e ciucci” – в переводе с местного диалекта «фонтан голов и ослов». Раньше здесь поили своих осликов крестьяне, привозившие из горных деревень в город фрукты-овощи и прочую зелень. Теперь ослов здесь нет, зато есть традиционный южноитальянский рождественский вертепчик – по местному обыкновению, с таким количеством персонажей, что главных виновников торжества среди них еще хрен найдешь (вообще, судя по количеству вертепов в Амальфи, в этих краях, как и в Неаполе на Сан-Грегорио-Армено, Рождество длится круглый год).







Впрочем, я лично с декабря прошлого года считаю, что венец вертепной эволюции – это краковская шопка, и не ебет. :-))

Поднимаемся вверх метров на сто – а там еще один вертепчик! Еще больше, чем «ослиный».

















После второго вертепчика туристов на улицах становится гораздо меньше, зато горы все ближе и ближе.













Под одной из скал наконец-то обнаружился Музей бумаги. Народу почти нет – то ли потому что вечер уже, то ли просто не добредают.



Бумагу здесь научились делать еще в XIII веке - выведав, естественно, соответствующую коммерческую тайну у арабов. Посему Амальфи претендует на звание не только гегемончика владычицы морской, но первого «бумажного» города Италии. Называется здешняя бумага bambagina – тем же словом, что и хлопковая ткань бумазея, поскольку бумагу здесь делали из тряпок – хлопковых, льняных и вообще каких придется. Поначалу размоченные тряпки надо было измельчать руками: тряпки подъезжали к рабочим на устройстве вроде примитивного конвейера, который приводился в движение водой, подведенной из горной речки. Потом процесс усовершенствовали, и станок-конвейер стал резать тряпки сам – на той же водяной тяге.

Однако вернемся к музею. Покупаем билеты и ждем, пока освободится экскурсовод – это он проводит посетителей по здешним промышленным подземельям, включает воду, показывает, как работают станки и все прочее, а также сопровождает процесс объяснениями – на итальянском или на английском (с совершенно сумасшедшим акцентом).

Музейный предбанник:



А вот и подземелья: станки, водяные колеса и прочие производственные штуки:









После измельчения тряпочная масса замачивается в бадье, пока из нее не получится нечто вроде плохо размешанного блинного теста. Затем берешь сетку, зачерпываешь массу из бадьи так, чтобы она легла на сетку ровным слоем – вот этот слой, когда высохнет, и станет бумажным листом.

Правда, когда экскурсовод предложил нам самим зачерпнуть этого добра из бадьи, ни хрена толкового у нас не вышло – не ложится оно ровным слоем на сетку хоть убей. Вообще, надо будет дома этот опыт как-нибудь повторить – тряпок у меня нет, зато бумажек навалом, а роликов «как сделать дизайнерскую бумагу из ненужной макулатуры» на ютубе хоть завались.

Потом бумагу сушат, обрабатывают желатином (чтобы чернила лучше ложились) и отправляют под пресс.









В итоге получается амальфитанская «бамбаджина» - нечто среднее между акварельной бумагой и плотными бумажными обоями. :-) Вот она, нам подарили в музее по кусочку на память:



Времени до отхода кораблика оставалось немного, так что спустились мы быстренько от музея вниз, затормозив уже у самого моря, возле памятника Флавио Джойя – изобретателю улучшателю средневекового компаса.





Ну и на прощание – немного вечернего Амальфи:

@темы: Неаполь - Геркуланум - Искья - Салерно - Амальфи - Пестум - Поццуоли

---

Кое-что о понтах

"Паскье вспоминает, как во времена его молодости пригожий на вид адвокат, поселившись возле дома одной женщины, имевшей дочку на выданье, каждый день шествовал у них под окнами во Дворец (Правосудия), причем его клерк нес за ним большой мешок, чтобы показать, какая у него богатая практика (в мешках адвокаты носили документы по делам, которые они вели). Его план удался, и вскоре он женился. После свадьбы он продолжал таскать мешок туда и обратно, но кроме этого он ничего не приносил домой, и во Дворце над ним уже начинали смеяться. Заняв 25 или 30 ливров ренты, он приносил теперь то экю, то половину этой суммы, пока его кредит не закончился. К тому времени адвокат уже был обременен детьми и долгами. В итоге жена, раскрыв обман, взяла на себя все расходы, поскольку происходила из богатой семьи".

Павел Уваров. "Под сводами Дворца правосудия. Семь юридических коллизий во Франции XVI века"