Вот тут и вот тут добрые люди, дай им бог здоровья, раздают цюрихскую постановку «Семелы» Генделя. Эта «Семела» мне уже неделю жить спокойно не дает. С одной стороны – это просто праздник какой-то, с другой – черт его знает что… Посмотреть ее в любом случае стоило, но вот как к ней относиться, не пойму до сих пор.
Итак:
Режиссер – Роберт Карсен
Семела, фиванская царевна – Чечилия Бартоли
Ино, сестра Семелы – Лилиана Никитяну
Атамант, беотийский царевич – Томас Майкл Аллен
Кадм, царь Фив, отец Семелы и Ино/Сомн, бог сна – Антон Шарингер
Юнона – Биргит Реммерт
Ирида – Исабель Рей
Юпитер – Чарльз Воркман
Оркестр "La Scintilla", дирижер Уильям Кристи.
Цюрихская опера, 2007.
Итак:
Режиссер – Роберт Карсен
Семела, фиванская царевна – Чечилия Бартоли
Ино, сестра Семелы – Лилиана Никитяну
Атамант, беотийский царевич – Томас Майкл Аллен
Кадм, царь Фив, отец Семелы и Ино/Сомн, бог сна – Антон Шарингер
Юнона – Биргит Реммерт
Ирида – Исабель Рей
Юпитер – Чарльз Воркман
Оркестр "La Scintilla", дирижер Уильям Кристи.
Цюрихская опера, 2007.
В общем, меня настолько прет (уж не знаю, в какую сторону), что буду рассказывать о действе последовательно.
Дальше будет очень длинный текст...Сцена первая. Свадьба Семелы и Атаманта. Семела в отчаянии – она любит Юпитера. Атамант тоже в отчаянии – он любит Семелу, но чувствует какой-то подвох. И уж совсем в отчаянии Ино – она любит Атаманта и на что-то там надеется, но Семела, под давлением отца, все-таки соглашается на замужество...
Визуально выглядит это все следующим образом: на пустой сцене ковровая дорожка и ряд стульев, оббитых красным бархатом. Костюмы современные: мужчины в смокингах, дамы в вечерних туалетах, Семела, само собой, в свадебном платье с фатой. Паче чаяния смотрятся все эти новшества неплохо и с музыкой Генделя вполне гармонируют. Кадм поет хорошо, Атамант (здесь он тенор, а не меццо, как полагалось бы) - просто отлично, Семела – как всегда :-)), зато Ино регулярно попадает мимо нот, а на низы въезжает так, что становится неловко за все прогрессивное человечество ((.
...После вынужденного согласия Семелы начинаются всякие божественные знамения – хорошие и не очень. Хорошие: Юнона благосклонно приняла праздничные жертвы. Плохие: Юпитер жертвы принимать отказался. Семела ликует, Кадм в шоке, гости в ужасе. Все срочно покидают помещение, остаются только скорбящий жених и Ино, которая решает, что теперь-то самое время признаться Атаманту в любви.
Тут, к сожалению, выясняется, что Ино не только певица неважная, но и актриса дубовая, поэтому дуэт держится в основном на Атаманте, несколько оторопевшем от такого расклада. По окончании дуэта входит папа-Кадм и сообщает новость: Семелу похитил пурпурнокрылый орел с золотым клювом.
Не успевают герои как следует расстроиться, как врывается толпа и начинает поздравлять Кадма: выяснилось, что орел был не орел, а сам Юпитер, положивший на Семелу глаз. В оригинале это должна была быть толпа жрецов, но здесь это просто гости, которые суют Кадму газеты с аршинными заголовками типа “SEMELE: I’M IN HEAVEN!” и “BY JOVE! PRINCESS IN EAGLE PALACE SNATH DRAMA”.
По идее предполагалось, что сразу после этого над дворцом должна была пролететь на облаке сама Семела в окружении амурчиков и купидончиков. Но режиссер отринул этот полет фантазии, поэтому вместо Семелы в облаках по сцене бродит Бартоли, завернутая в простыню, и, игриво покачивая бедрами, поет “Endless pleasure, endless love”.
Еще раз повторюсь: несмотря на газеты, простыни и прочие фантазии смотрится все это весьма органично и восприятию никак не мешает. Если бы так пошло и дальше, на эту постановку можно было бы молиться. Однако нет: во втором акте в голове у режиссера что-то перемкнуло, и дальше начинается полный балаган.
Итак, акт второй. Ирида, вестница богов, рассказывает Юноне, что муж нашел себе очередную пассию и построил ей на Кифероне волшебный дворец, охраняемый драконами. Юнона разряжена под королеву Елизавету (парадное платье, корона, орденская лента через плечо), Ирида – под офисную старую деву (деловой костюм, карикатурные очки). Поют обе средненько, но играют хорошо.
Юнона, выслушав Ириду, приходит в бешенство и пару раз пинает ее ногой (при этом Ирида мастерски выполняет армейскую команду «Лежать!»). Начинается знаменитая ария «Hence, Iris, hence away», в которой Юнона собирается немедленно помчаться на Киферон, чтобы проучить мужа, - но памятуя о драконьей охране, решает сначала завернуть к богу сна Сомну и взять у него усыпляющую волшебную палочку.
Ария сама по себе очень красивая, но режиссер, видимо, решил, что в ней мало сценического действия. Поэтому, пока Юнона распевает “O'er Scythian hills to the Maeotian lake/A speedy flight we'll take”, на сцену выбегает толпа холуев с чемоданами и начинает предлагать ее величеству всякое полезное в дороге барахло, как-то: подзорную трубу, деревянное весло, чайник, резиновые сапоги, грелку, бутылку виски и фотоаппарат. В довершении всего на последней распевке «A speedy flight we'll take» Юнона достает из сумочки билет “British Airways”, демонстрирует его зрителям и удаляется за кулисы. Холуи с багажом устремляются туда же, за ними бежит Ирида, теряя по дороге шмотки, вываливающиеся из плохо закрытого портфеля.
В общем, вышло очень смешно, но красивейшая генделевская ария прошла за этими трюками почти незамеченной. Опускается занавес, публика, отхохотавшись, понемногу приходит в себя и настраивается на продолжение в том же духе. Но не тут-то было: режиссера снова перемыкает на лирику. Звучит ария Семелы “O sleep, why dost thou leave me”. Семела во сне тоскует о своем возлюбленном, умчавшемся куда-то по своим божественным делам. На самом деле, Юпитер уже здесь: он вернулся и стоит за балдахином, не решаясь разбудить любимую женщину. Сцена очень нежная, очень трогательная, хотя после “British Airways” оценить ее в полной мере не представляется возможным.
Далее начинается легкая эротика: ответную арию Юпитер поет на Семеле, под Семелой, рядом с Семелой и т.д. Несмотря на все эти физические упражнения, поет отлично (неслыханное дело: в спектакле два тенора, и оба поют превосходно…).
Однако на этом любовное воркование заканчивается, и начинаются суровые будни. У Семелы навязчивая идея: ей хочется стать бессмертной. Юпитер честно объясняет ей, что это невозможно, но Семела логике не внемлет. Спор развивается в стиле бравурного крещендо и, наконец, перерастает в домашний скандал. (Заметим, что если в общепринятой традиции Семела, по сути, просто юная дура, которая сама не знает, чего хочет, то в трактовке Бартоли это уже вполне созревшая стервозная дурища - из тех, что способны компостировать мужикам мозги до морковкиного заговенья. Так что Юпитеру не позавидуешь).
Итак, Юпитер пытается отвлечь внимание любимой женщины, даря ей всякое модное тряпье и драгоценности. Семела радостно копается в шмотках, но не забывает и о главном – так что тема бессмертия вскоре снова возвращается на повестку дня. Тогда несчастный громовержец пробует другую уловку: он переносит на Киферон сестру Семелы, Ино (в соответствии со стилистикой спектакля, Ино прибывает в божественные эмпиреи с чемоданом). На радостях Семела временно забывает о своей идее-фикс, и второй акт заканчивается очень красивым дуэтом (если отвлечься от того, что Никитяну продолжает мазать мимо нот) и хором “Bless the glad earth”.
Акт третий: пещера бога сна Сомна – и снова всплеск режиссерского таланта (на этот раз, в хорошем смысле слова). Призрачно-голубой свет освещает лежащие на сцене мужские фигуры. Они спят, синхронно переворачиваясь во сне с боку на бок, как единое многотелое существо. Находка очень удачная: зрелище завораживает. Но тут картину портит появление Юноны и Ириды (обе в резиновых сапогах и с электрическими фонариками а-ля Малдер и Скалли). Прибыли они, если вы помните, за волшебной палочкой, способной усыпить киферонских драконов.
Палочка у Сомна действительно имеется – блестящая зеленая штука размером в половину полицейской дубинки. Правда, Сомн, которого поет Шарингер (он же – Кадм в первом акте), не желает расставаться со своим имуществом. Но Юнона «завораживает строптивца видением хариты Пасифеи - его возлюбленной» - а проще говоря, сдирает с Ириды офисный пиджак и толкает ее в одном бюстгалтере в объятия сонного божества. Сомн от таких радостей активизируется и начинает гоняться за Иридой, держа свой артефакт обеими руками так, что тот начинает явно смахивать на известную часть мужского организма. В конце концов, Юнона выхватывает у Сомна палочку, бьет его ею же по голове, и под одобрительный гогот публики богини удаляются.
Следующая сцена – Юнона, принявшая вид Ино, является к Семеле. А точнее, Реммерт в плохо приклеенном светлом парике «под Никитяну» является к Бартоли с чемоданом. (Почему опять с чемоданом?! По идее, Ино находится в киферонском дворце уже минимум несколько дней. Или предполагается, что фиванская царевна насколько дрожит над своим барахлом, что не рискует его оставить без присмотра даже в божественных эмпиреях?)
Тут, кстати, возникает дополнительный комический момент: сама по себе Реммерт – длинная, как каланча, и разница в росте между «сестрицами» получается сантиметров сорок, так что Бартоли рядом с ней выглядит кубышка кубышкой…
Итак, Юнона приводит в действие свой коварный план: она восхищается тем, как похорошела Семела, спрашивает, уж не сделал ли ее Юпитер бессмертной, и подсовывает ей волшебное зеркало, в котором та выглядит, как богиня. Семела, увидев свое отражение, уже не может оторваться от зеркала. Поэтому следующую арию – «Myself I shall adore» - она прямо так и поет: с зеркалом. Ария виртуознейшая, но довольно длинная; поэтому, пока Бартоли рассыпается в своих колоратурных чудесах, Юнона-Реммерт с увлечением копается в Семелиных шмотках, разбросанных по сцене, и даже припрятывает себе в чемодан какую-то особо приглянувшуюся тряпку.
Закончив арию, Семела возвращается к действительности и начинает жаловаться «сестре» на упрямство Юпитера, который ни в какую не желает делать ее бессмертной. Та дает ей практический совет: мол, если Юпитер явится к ней в своем божественном, а не человеческом облике, то Семела непременно обретет бессмертие. Семела совет принимает, и следующая сцена посвящена промыванию мозгов Юпитеру.
Итак, Громовержец приходит к любимой женщине с вполне уместным предложением «Come to my arms, my lovely fair». Но как бы не так: Семела демонстративно не обращает на него внимания и, отвернувшись, листает глянцевый журнал. После пяти минут уговоров Юпитер сдается: «O Semele! Why art thou thus insensible?». И в ответ получает… даже не ответ, а целый гимн женской логике :-)):
I ever am granting,
You always complain.
I always am wanting,
Yet never obtain!
В лучших генделевских традициях эти четыре строчки повторяются не менее пяти раз подряд. Такого ни один нормальный мужик не выдержит - не выдержал и Юпитер. Семела заставляет его поклясться Стиксом, что он выполнит любое ее желание, – и озвучивает это желание. Юпитер в шоке: он пытается объяснить, что если Семела увидит его в божественном облике, то это зрелище ее просто испепелит. Но Семеле хоть кол на голове теши: “No, no, I’ll take no less»… в общем, зритель начинает понимать, что добром дело таки не кончится.
И действительно: в следующей сцене появляется радостная Юнона в бигудях и тапках, а также дворцовые холуи, которые уносят со сцены кровать и вместо нее ставят два трона. Отпев свое, Юнона с холуями уходят, и снова появляется Семела. Исходя из первоисточника, сейчас перед ней должен явиться Юпитер – в пылающих облаках, с громом и молниями. Но облаков нет, молний тоже, да и самого Юпитера тоже не наблюдается. Семела просто начинает свою предсмертную арию «Ah me! Too late I now repent…» на почти пустой сцене.
И тут происходит очередное чудо - куда-то пропадает стервозная бабища, остается только страдающая женщина, которая умирает по собственной вине. Исполнение настолько сильное, что пока слушаешь, роковое желание Семелы начинает казаться не дурацким капризом, а трагической ошибкой. Уж не знаю, кого благодарить за такое чудо – Карсена или Бартоли, но за эту сцену, наверное, можно простить все предыдущие огрехи…
Финал тоже сделан вполне удачно. Вместо Аполлона, который должен был объявить, что из пепла Семелы возродится феникс, на сцену выходят Юпитер и Юнона – при всех королевских регалиях. Явились они, чтобы почтить своим присутствием свадьбу Ино и Атаманта.
Итак, боги сидят на троне, гости с бокалами шампанского поют “Happy, happy shall we be” (о бедной Семеле никто уже и не помнит), молодые обнимаются, папа-Кадм пьет на брудершафт с очковой Иридой. Юнона сияет, Юпитер печально бродит среди толпы гостей – но и он печалится недолго. На последних аккордах громовержец подходит к особо миловидной гостье и что-то шепчет ей на ушко. Юнона угрожающе поднимается с кресла – и все застывают. Медленно гаснет свет, и прожектор освещает только три неподвижные фигуры: Юнону, Юпитера и его новую фаворитку.
…В общем и целом, ощущение от постановки - неоднозначное. Сильно неоднозначное. Серьезные сцену берут за душу, фарсовые – с одной стороны, бесят своей неуместностью, с другой стороны, страшно веселят. С удовольствием пересматриваю свадьбу Семелы и Атаманта - отдельным отрывком. С не меньшим удовольствием смотрю «Iris, hence away» с отвязной Юноной - тоже отдельным отрывком. Но смотреть это в общем контексте – нет никаких сил. (((
Ну а теперь, для тех, кто дожил до конца, видео: :-)))
Квартет из первого акта: Ино, Кадм, Семела, Атамант
Развеселая Юнона. Спеть можно было и лучше, но сыграно хорошо :-))))
Смерть Семелы
P.S. Чтобы не забыть - либретто.
Дальше будет очень длинный текст...Сцена первая. Свадьба Семелы и Атаманта. Семела в отчаянии – она любит Юпитера. Атамант тоже в отчаянии – он любит Семелу, но чувствует какой-то подвох. И уж совсем в отчаянии Ино – она любит Атаманта и на что-то там надеется, но Семела, под давлением отца, все-таки соглашается на замужество...
Визуально выглядит это все следующим образом: на пустой сцене ковровая дорожка и ряд стульев, оббитых красным бархатом. Костюмы современные: мужчины в смокингах, дамы в вечерних туалетах, Семела, само собой, в свадебном платье с фатой. Паче чаяния смотрятся все эти новшества неплохо и с музыкой Генделя вполне гармонируют. Кадм поет хорошо, Атамант (здесь он тенор, а не меццо, как полагалось бы) - просто отлично, Семела – как всегда :-)), зато Ино регулярно попадает мимо нот, а на низы въезжает так, что становится неловко за все прогрессивное человечество ((.
...После вынужденного согласия Семелы начинаются всякие божественные знамения – хорошие и не очень. Хорошие: Юнона благосклонно приняла праздничные жертвы. Плохие: Юпитер жертвы принимать отказался. Семела ликует, Кадм в шоке, гости в ужасе. Все срочно покидают помещение, остаются только скорбящий жених и Ино, которая решает, что теперь-то самое время признаться Атаманту в любви.
Тут, к сожалению, выясняется, что Ино не только певица неважная, но и актриса дубовая, поэтому дуэт держится в основном на Атаманте, несколько оторопевшем от такого расклада. По окончании дуэта входит папа-Кадм и сообщает новость: Семелу похитил пурпурнокрылый орел с золотым клювом.
Не успевают герои как следует расстроиться, как врывается толпа и начинает поздравлять Кадма: выяснилось, что орел был не орел, а сам Юпитер, положивший на Семелу глаз. В оригинале это должна была быть толпа жрецов, но здесь это просто гости, которые суют Кадму газеты с аршинными заголовками типа “SEMELE: I’M IN HEAVEN!” и “BY JOVE! PRINCESS IN EAGLE PALACE SNATH DRAMA”.
По идее предполагалось, что сразу после этого над дворцом должна была пролететь на облаке сама Семела в окружении амурчиков и купидончиков. Но режиссер отринул этот полет фантазии, поэтому вместо Семелы в облаках по сцене бродит Бартоли, завернутая в простыню, и, игриво покачивая бедрами, поет “Endless pleasure, endless love”.
Еще раз повторюсь: несмотря на газеты, простыни и прочие фантазии смотрится все это весьма органично и восприятию никак не мешает. Если бы так пошло и дальше, на эту постановку можно было бы молиться. Однако нет: во втором акте в голове у режиссера что-то перемкнуло, и дальше начинается полный балаган.
Итак, акт второй. Ирида, вестница богов, рассказывает Юноне, что муж нашел себе очередную пассию и построил ей на Кифероне волшебный дворец, охраняемый драконами. Юнона разряжена под королеву Елизавету (парадное платье, корона, орденская лента через плечо), Ирида – под офисную старую деву (деловой костюм, карикатурные очки). Поют обе средненько, но играют хорошо.
Юнона, выслушав Ириду, приходит в бешенство и пару раз пинает ее ногой (при этом Ирида мастерски выполняет армейскую команду «Лежать!»). Начинается знаменитая ария «Hence, Iris, hence away», в которой Юнона собирается немедленно помчаться на Киферон, чтобы проучить мужа, - но памятуя о драконьей охране, решает сначала завернуть к богу сна Сомну и взять у него усыпляющую волшебную палочку.
Ария сама по себе очень красивая, но режиссер, видимо, решил, что в ней мало сценического действия. Поэтому, пока Юнона распевает “O'er Scythian hills to the Maeotian lake/A speedy flight we'll take”, на сцену выбегает толпа холуев с чемоданами и начинает предлагать ее величеству всякое полезное в дороге барахло, как-то: подзорную трубу, деревянное весло, чайник, резиновые сапоги, грелку, бутылку виски и фотоаппарат. В довершении всего на последней распевке «A speedy flight we'll take» Юнона достает из сумочки билет “British Airways”, демонстрирует его зрителям и удаляется за кулисы. Холуи с багажом устремляются туда же, за ними бежит Ирида, теряя по дороге шмотки, вываливающиеся из плохо закрытого портфеля.
В общем, вышло очень смешно, но красивейшая генделевская ария прошла за этими трюками почти незамеченной. Опускается занавес, публика, отхохотавшись, понемногу приходит в себя и настраивается на продолжение в том же духе. Но не тут-то было: режиссера снова перемыкает на лирику. Звучит ария Семелы “O sleep, why dost thou leave me”. Семела во сне тоскует о своем возлюбленном, умчавшемся куда-то по своим божественным делам. На самом деле, Юпитер уже здесь: он вернулся и стоит за балдахином, не решаясь разбудить любимую женщину. Сцена очень нежная, очень трогательная, хотя после “British Airways” оценить ее в полной мере не представляется возможным.
Далее начинается легкая эротика: ответную арию Юпитер поет на Семеле, под Семелой, рядом с Семелой и т.д. Несмотря на все эти физические упражнения, поет отлично (неслыханное дело: в спектакле два тенора, и оба поют превосходно…).
Однако на этом любовное воркование заканчивается, и начинаются суровые будни. У Семелы навязчивая идея: ей хочется стать бессмертной. Юпитер честно объясняет ей, что это невозможно, но Семела логике не внемлет. Спор развивается в стиле бравурного крещендо и, наконец, перерастает в домашний скандал. (Заметим, что если в общепринятой традиции Семела, по сути, просто юная дура, которая сама не знает, чего хочет, то в трактовке Бартоли это уже вполне созревшая стервозная дурища - из тех, что способны компостировать мужикам мозги до морковкиного заговенья. Так что Юпитеру не позавидуешь).
Итак, Юпитер пытается отвлечь внимание любимой женщины, даря ей всякое модное тряпье и драгоценности. Семела радостно копается в шмотках, но не забывает и о главном – так что тема бессмертия вскоре снова возвращается на повестку дня. Тогда несчастный громовержец пробует другую уловку: он переносит на Киферон сестру Семелы, Ино (в соответствии со стилистикой спектакля, Ино прибывает в божественные эмпиреи с чемоданом). На радостях Семела временно забывает о своей идее-фикс, и второй акт заканчивается очень красивым дуэтом (если отвлечься от того, что Никитяну продолжает мазать мимо нот) и хором “Bless the glad earth”.
Акт третий: пещера бога сна Сомна – и снова всплеск режиссерского таланта (на этот раз, в хорошем смысле слова). Призрачно-голубой свет освещает лежащие на сцене мужские фигуры. Они спят, синхронно переворачиваясь во сне с боку на бок, как единое многотелое существо. Находка очень удачная: зрелище завораживает. Но тут картину портит появление Юноны и Ириды (обе в резиновых сапогах и с электрическими фонариками а-ля Малдер и Скалли). Прибыли они, если вы помните, за волшебной палочкой, способной усыпить киферонских драконов.
Палочка у Сомна действительно имеется – блестящая зеленая штука размером в половину полицейской дубинки. Правда, Сомн, которого поет Шарингер (он же – Кадм в первом акте), не желает расставаться со своим имуществом. Но Юнона «завораживает строптивца видением хариты Пасифеи - его возлюбленной» - а проще говоря, сдирает с Ириды офисный пиджак и толкает ее в одном бюстгалтере в объятия сонного божества. Сомн от таких радостей активизируется и начинает гоняться за Иридой, держа свой артефакт обеими руками так, что тот начинает явно смахивать на известную часть мужского организма. В конце концов, Юнона выхватывает у Сомна палочку, бьет его ею же по голове, и под одобрительный гогот публики богини удаляются.
Следующая сцена – Юнона, принявшая вид Ино, является к Семеле. А точнее, Реммерт в плохо приклеенном светлом парике «под Никитяну» является к Бартоли с чемоданом. (Почему опять с чемоданом?! По идее, Ино находится в киферонском дворце уже минимум несколько дней. Или предполагается, что фиванская царевна насколько дрожит над своим барахлом, что не рискует его оставить без присмотра даже в божественных эмпиреях?)
Тут, кстати, возникает дополнительный комический момент: сама по себе Реммерт – длинная, как каланча, и разница в росте между «сестрицами» получается сантиметров сорок, так что Бартоли рядом с ней выглядит кубышка кубышкой…
Итак, Юнона приводит в действие свой коварный план: она восхищается тем, как похорошела Семела, спрашивает, уж не сделал ли ее Юпитер бессмертной, и подсовывает ей волшебное зеркало, в котором та выглядит, как богиня. Семела, увидев свое отражение, уже не может оторваться от зеркала. Поэтому следующую арию – «Myself I shall adore» - она прямо так и поет: с зеркалом. Ария виртуознейшая, но довольно длинная; поэтому, пока Бартоли рассыпается в своих колоратурных чудесах, Юнона-Реммерт с увлечением копается в Семелиных шмотках, разбросанных по сцене, и даже припрятывает себе в чемодан какую-то особо приглянувшуюся тряпку.
Закончив арию, Семела возвращается к действительности и начинает жаловаться «сестре» на упрямство Юпитера, который ни в какую не желает делать ее бессмертной. Та дает ей практический совет: мол, если Юпитер явится к ней в своем божественном, а не человеческом облике, то Семела непременно обретет бессмертие. Семела совет принимает, и следующая сцена посвящена промыванию мозгов Юпитеру.
Итак, Громовержец приходит к любимой женщине с вполне уместным предложением «Come to my arms, my lovely fair». Но как бы не так: Семела демонстративно не обращает на него внимания и, отвернувшись, листает глянцевый журнал. После пяти минут уговоров Юпитер сдается: «O Semele! Why art thou thus insensible?». И в ответ получает… даже не ответ, а целый гимн женской логике :-)):
I ever am granting,
You always complain.
I always am wanting,
Yet never obtain!
В лучших генделевских традициях эти четыре строчки повторяются не менее пяти раз подряд. Такого ни один нормальный мужик не выдержит - не выдержал и Юпитер. Семела заставляет его поклясться Стиксом, что он выполнит любое ее желание, – и озвучивает это желание. Юпитер в шоке: он пытается объяснить, что если Семела увидит его в божественном облике, то это зрелище ее просто испепелит. Но Семеле хоть кол на голове теши: “No, no, I’ll take no less»… в общем, зритель начинает понимать, что добром дело таки не кончится.
И действительно: в следующей сцене появляется радостная Юнона в бигудях и тапках, а также дворцовые холуи, которые уносят со сцены кровать и вместо нее ставят два трона. Отпев свое, Юнона с холуями уходят, и снова появляется Семела. Исходя из первоисточника, сейчас перед ней должен явиться Юпитер – в пылающих облаках, с громом и молниями. Но облаков нет, молний тоже, да и самого Юпитера тоже не наблюдается. Семела просто начинает свою предсмертную арию «Ah me! Too late I now repent…» на почти пустой сцене.
И тут происходит очередное чудо - куда-то пропадает стервозная бабища, остается только страдающая женщина, которая умирает по собственной вине. Исполнение настолько сильное, что пока слушаешь, роковое желание Семелы начинает казаться не дурацким капризом, а трагической ошибкой. Уж не знаю, кого благодарить за такое чудо – Карсена или Бартоли, но за эту сцену, наверное, можно простить все предыдущие огрехи…
Финал тоже сделан вполне удачно. Вместо Аполлона, который должен был объявить, что из пепла Семелы возродится феникс, на сцену выходят Юпитер и Юнона – при всех королевских регалиях. Явились они, чтобы почтить своим присутствием свадьбу Ино и Атаманта.
Итак, боги сидят на троне, гости с бокалами шампанского поют “Happy, happy shall we be” (о бедной Семеле никто уже и не помнит), молодые обнимаются, папа-Кадм пьет на брудершафт с очковой Иридой. Юнона сияет, Юпитер печально бродит среди толпы гостей – но и он печалится недолго. На последних аккордах громовержец подходит к особо миловидной гостье и что-то шепчет ей на ушко. Юнона угрожающе поднимается с кресла – и все застывают. Медленно гаснет свет, и прожектор освещает только три неподвижные фигуры: Юнону, Юпитера и его новую фаворитку.
…В общем и целом, ощущение от постановки - неоднозначное. Сильно неоднозначное. Серьезные сцену берут за душу, фарсовые – с одной стороны, бесят своей неуместностью, с другой стороны, страшно веселят. С удовольствием пересматриваю свадьбу Семелы и Атаманта - отдельным отрывком. С не меньшим удовольствием смотрю «Iris, hence away» с отвязной Юноной - тоже отдельным отрывком. Но смотреть это в общем контексте – нет никаких сил. (((
Ну а теперь, для тех, кто дожил до конца, видео: :-)))
Квартет из первого акта: Ино, Кадм, Семела, Атамант
Развеселая Юнона. Спеть можно было и лучше, но сыграно хорошо :-))))
Смерть Семелы
P.S. Чтобы не забыть - либретто.