Я снова хочу во Флоренцию (но там +39 градусов), я снова скучаю по Медичи, я даже сериал время от времени порываюсь пересмотреть, но он ввергает меня в печаль. Такая хорошая задумка, такой хороший Дастин Хоффман – но вот блин, это же тот случай, когда реальная история намного круче фантазий сценариста!
Я хоть убей не понимаю, зачем нужно было переворачивать Козимо с ног на голову. Эка невидаль – жизнь ломает тонко чувствующую няшку, заставляет отрастить зубы и вести себя как прожженный политик и акула большого бизнеса! По-моему, вся прелесть Козимо Старого в том и состоит, что изначально прожженный политик и акула этого самого бизнеса вдруг начинает парадоксальным образом вести себя как тонко чувствующая няшка.
Трясется над каждой копейкой – и вбухивает 600 000 флоринов (несусветные деньжищи!) на искусство.
Хладнокровно устанавливает в городе фактически мафиозную диктатуру – и нянчится с художниками-поэтами-писателями как с детьми родными.
Давит конкурентов как тараканов (и добро бы только экономически) – и трепетно бдит, чтобы Донателло хорошо одевался, а то ж беда какая, добрые флорентийцы великого скульптора за бомжа принимают.
Глазом не моргнув, отправляет врагов в изгнание – и терпеливо сносит хамство-истерики всяких Липпи и Брунеллески, потому как «этих гениев нужно воспринимать так, словно они не из плоти сделаны, а сотканы из звездной пыли».
И так далее, и тому подобное.
И ведь что самое замечательное, Козимо во Флоренции не один такой. И Медичи не одни такие – они просто самые яркие. Какие инопланетяне обработали зомболучами флорентийских бизнес-акул, что в их акульих мозгах внезапно укрепилась мысль, что бабки – это еще далеко не все? И вообще, какая-такая магнитная аномалия шарахнула по Тоскане и ее окрестностям, что этот небольшой, в общем-то, кусок земли вдруг начинает плодить гениев как на конвейере – и так триста лет подряд? Флоренция – сумасшедший город, где все наоборот. Все структуры коррумпированы насквозь – а город процветает как не в себя. Официально считается республикой – но вся власть в руках одного человека. Этот человек официально никто и звать его никак, но почему-то все иностранные послы точно знают, в чей дом надо тарабаниться с дипломатической миссией. И власть свою этот человек спокойно передаст потом по наследству сыну-внуку-и-так-далее.
И все это будут знать, но при этом продолжат совершенно искренне считать (и гордиться этим!), что «у нас республика».
Ну, не хохма ли?
Самое смешное, что вот когда Медичи решат загнать этот очаровательный бардак в рамочки и официально назваться герцогами – вот тогда-то все и стухнет. Не сразу, конечно, ибо инерцию никто еще не отменял. Но стухнет. Флоренция при Козимо Старом и Флоренция при Козимо Первом – это две большие разницы. А на тот провинциальный бобруйск, которым она станет при Козимо Третьем, вообще без слез смотреть нельзя.
Но это все философский треп, а вообще я к чему: желаю написать простынь про Козимо Старого. И про папу его Джованни. И про Пьеро Подагрика. И про Лоренцо Великолепного и его любимого братца, и про дурака Пьеро Невезучего, и про умного лодыря папу Льва,
ПростыняХотя вру, конечно: все началось гораздо раньше – тогда, когда первые Медичи тихо и незаметно въехали во Флоренцию.
Были они, как известно, далеко не голубых кровей – но это им пошло только в плюс. Вообще, быть аристократом (в общеевропейском смысле слова) во Флоренции было зашкварно – еще один милый парадокс этого чудного городка. Своих аристократов флорентийцы выперли из города еще хрен знает когда и с тех пор тщательно следили, чтобы эта публика не дай бог не вернулась обратно – а если и вернулась, то исключительно в обличье порядочных купцов. Такова флорентийская мораль: купцом быть круто, аристократом/дворянином – ну, в общем, не очень. Потому как республика, и могут и башку снести, если что. Даже Данте, который как раз был таких голубых кровей, что голубее некуда, пришлось в свое время записаться в корпорацию аптекарей и книготорговцев - чтобы хоть что-то значить в городе.
Итак, во Флоренцию Медичи перебрались где-то веке в двенадцатом – из небольшой тосканской деревушки Кафаджоло в долине Муджелло. В общем, типичные понаехи. Чем они занимались в своем
На самом деле, про Аверардо и великана – это, естественно, фантазия в чистом виде. Но герб у муджелловских понаехов действительно имелся (впрочем, невелико достижение: вопреки распространенному мнению, гербы в ту эпоху были не только у высших сословий, но и у каждого, у кого хватало бабла заказать живописцу этот герб намалевать). Традиционно считается, что кружочки на гербе (обычно их пять, но иногда и больше) символизируют пилюли (привет неизвестному предку-аптекарю!), но Стратерн полагает, что это, опять же, фигня, потому что пилюли в таком виде в те времена еще не делали. А кружочки, по Стратерну, – это монетки, ибо, перебравшись во Флоренцию, Медичи стали менялами.
Меняльный бизнес у Медичи вполне себе пошел, и постепенно семейство вошло в число бизнесменов средней руки. До
Гонфалоньер – должность крутая. Грубо говоря, это глава флорентийского горсовета и, соответственно, глава республики (правда, выборный срок на наши деньги просто смешной – всего два месяца). К сожалению, один из Медичи – мессер Сальвестро – за свои два месяца так нагонфалоньерил, что сдуру инициировал бунт чомпи, бессмысленный и беспощадный. Когда бунт подавили, Сальвестро за подстрекательство народных масс выперли из Флоренции взашей (удивительно, что не казнили), а всем остальным Медичи запретили на десять лет занимать политические должности. Медичи плюнули и решили сосредоточиться на банковском бизнесе.
И тут-то на арену выходит наш герой – Джованни ди Аверардо детто Биччи де Медичи (а если по-русски, то Джованни Медичи, сын Аверардо, носившего прозвище Биччи). Товарищ он изначально небогатый: папа Аверардо (названный, естественно, в честь выдуманного рыцаря) держал маленькое производство шелка. Мама была родом из аристократического семейства Спини (аристократы, переквалифицировавшиеся в купцов, роднились с «плебеями» в хвост и в гриву) и принесла папе Аверардо неплохое приданое. Но детишек у семейной пары уродилось уж больно до хрена, поэтому наследства каждому отдельно взятому отпрыску досталось всего ничего.
Вот он, наш Джованни:
Портрет, конечно, не то чтобы аутентичный: это работа Бронзино, которому праправнук Джованни, великий герцог Козимо I Медичи решил заказать
А вот Дастин Хоффман в роли Джованни (на самом деле, Хоффман в сериале – вылитый Козимо Старый, но до Козимо Старого мы еще дойдем):
Папин шелковый бизнес Джованни, судя по всему, не унаследовал, посему решил пойти
Где-то в это же время Джованни женится на Пиккарде Буэри, которую по-домашнему называли Нанниной. Портретов Пиккарды не сохранилось, но вроде бы как, по свидетельству современников, была она теткой очень красивой (в отличие от мужа), да еще и с солидным приданым – 1500 флоринов.
Жили Пиккарда с Джованни дружно и за свою семейную жизнь успели наплодить четверых сыновей: Антонио, Козимо, Дамиано и Лоренцо. Козимо и Дамиано, скорее всего, были близнецами (потому как имена получили в честь «парных» святых – Косьмы и Дамиана), но Дамиано умер в младенчестве. Антонио дожил лет до десяти и тоже умер.
Остались двое: Козимо – будущий Козимо Старый, одна из главных звезд семейства Медичи, и Лоренцо – родоначальник ветви Пополано и прямой предок по мужской линии великих герцогов Тосканских. Когда Джованни будет умирать, он поручит мать заботам сыновей: «Оставляю вам огромные богатства, которыми наградил меня Бог и которые ваша мать усердно помогала сберечь… Поручаю Наннину вашим заботам: она была доброй женой мне и доброй матерью вам, и вы должны следить, чтобы после моей смерти она не лишилась почета и уважения, которых всегда заслуживала». Сыновья волю папы исполнили на 146%: почет мама хлебала полной ложкой, у сыновей пользовалась непререкаемым авторитетом (в сериале это, кстати, неплохо показано) и скончалась в 1433 году в почтенном возрасте 65 лет в ранге полноправной хозяйки дома, которой никто и слова поперек не смел ляпнуть.
Но это все будет еще не скоро, а пока и Пиккарда, и Джованни живы, здоровы и пребывают в расцвете сил. Пиккарда рулит домом, Джованни рулит банком, банк разрастается как на дрожжах и обзаводится филиалами в Венеции и Неаполе (римское отделение, оставшееся еще со времен дядюшки Вьери – это уж само собой).
И вот тут начинается самое веселое. В сериале эта история урезана донельзя, а зря: она куда интереснее, чем вымышленные звездострадания няшки Козимо. В 1401 году 41-летний Джованни делает, наверное, самую судьбоносную инвестицию в своей жизни – одалживает 12 000 флоринов товарищу по имени Бальдассаре Косса.
Тут, видимо, имеет смысл объяснить, сколько стоил флорин и что на самом деле представлял из себя товарищ Косса. Начнем с флорина.
Флорентийский золотой флорин – самая устойчивая валюта той эпохи, можно сказать, бакс Средневековья. Перевести его стоимость на современные баксы я затруднюсь, но вот вам навскидку: среднее годовое жалование банковского клерка в эту эпоху – 50 флоринов. Это не так чтобы очень много, но на скромное холостяцкое житье-бытье хватит. На 100 флоринов в год уже можно содержать семью и даже давать какое-никакое образование детям. На 200 флоринов в год люди без проблем содержат собственный дом (семья – само собой), лошадь, осла и двух слуг. Так что 12 000 флоринов – это
Теперь о Бальдассаре Косса. Вот он:
Уголовник и отморозок во всех смыслах. Но зато породистый – из одного из самых аристократических (и самых бандитских) семейств Неаполитанского королевства. Папа – владетель острова Прочида, старший брат – пират, средний брат – пират, сам Бальдассаре – понятное дело, тоже пират. Правда, поумнее прочих: после того, как неаполитанский король Владислав отправил за пиратство двух старших братцев на плаху, Бальдассаре решил, что пора завязывать. Пораскинув мозгами, он прикупил себе диплом Болонского университета и решил, прости господи, посвятить свою жизнь Господу-Нашему-Иисусу-Христу. Само собой, не в качестве рядового падре (не для того роза цвела!), а как минимум в качестве кардинала.
Цель была совершенно реальна: кардинальскую шапку (как и диплом) можно было тупо купить. Но нужны были бабки. Пиратских накоплений Бальдассаре не хватило, и он обратился к Джованни Медичи.
Джованни посмотрел на уголовничка, прикинул дебет с кредитом и решил, что дело стоящее. В конце концов, пацан реальный и резво идет к успеху, а что до морального облика, так на фоне среднего кардинала эпохи Бальдассаре еще и очень ничего будет. Глядишь, еще и папой со временем станет, а что может быть лучше, чем быть банкиром самого папы римского?
Надежды уголовничек оправдал целиком и полностью. Пробыв девять лет в должности кардинала-легата в Болонье (и попутно превратив свою болонскую резиденцию в самый натуральный бордель), Бальдассаре в конце концов был избран папой под именем Иоанна XXIII. А Джованни радостно осел на крупнейших в мире финансовых потоках, ибо новоиспеченный папа сделал его банкиром римской курии. В общем, не жизнь – малина!
Правда, имелась одна проблемка. Точнее, две – в лице еще двух конкурирующих понтификов. Напоминаю, это времена Великого западного раскола и в католическом мире царит бардак: один собор (римская линия) выбирает одного папу, другой собор (авиньонская линия) – другого папу, а тут не так давно появилась еще и пизанская линия, которая в пику всем прочим выбрала третьего папу
Наконец, в 1414 году император Священной Римской империи Сигизмунд решил пресечь этот бардак и пригласил всех трех пап на собор в Констанцу – разбираться, кто из них настоящий. Бальдассаре решил, что фарт его не подведет, и согласился приехать. Осторожный Джованни с тревогой посмотрел на это мероприятие и отправил с Бальдассаре своего старшенького – Козимо. Козимо было уже двадцать пять лет, мозгов ему было не занимать, так что Джованни со спокойной душой поручил ему следить за особо ценным клиентом.
Клиент был особо ценен еще и потому, что не так давно одолжил у Джованни еще 95 000 флоринов (вообще немерянные деньги!) под залог драгоценностей из папской сокровищницы. Кроме всего прочего, в залог (хотя на самом деле это не точно – источники путаются) входила драгоценная митра, которую клиент пока еще таскал на голове, – и вот за сохранностью этой митры, видимо, и должен был бдить Козимо.
На соборе в Констанце Бальдассаре обнаружил, что фарт от него таки отвернулся. Сначала все шло неплохо: бла-бла-бла, каноническое право, доктринальные различия и прочая фигня – ну и еще попутно отправили на костер Яна Гуса, чтоб два раза не вставать. Но потом собор принялся рассматривать моральный облик самого Бальдассаре, и тут уже начался полный пир духа. Как писал Гиббон, из уважения к общественным приличиям «самые скандальные обвинения не были оглашены; наместника Христова обвиняли всего лишь в пиратском разбое, убийствах, изнасилованиях, содомии и кровосмешении».
Бальдассаре послушал-послушал это «всего лишь» – и понял, что дело швах. Того и гляди запахнет жареным – причем в буквальном смысле, как с Яном Гусом. Он согласился отречься от папского престола – с условием, что оба его конкурента тоже отрекутся, – и, как только собор принял это предложение, немедленно смылся из Констанцы. Юридически это имело смысл: без присутствия Бальдассаре собор теоретически терял все свои полномочия. Но императору Сигизмунду на теорию было плевать, он был практик. Бальдассаре отловили, заточили в Гейдельбергский замок, а затем собор спокойно низложил всех трех наличествующих пап и избрал вместо них четвертого – Мартина V.
Кстати, Козимо после бегства Бальдассаре тоже быстренько свалил из Констанцы. Причем не с пустыми руками, а с митрой – надо понимать, с той самой, заложной. Такие дела. :-)
Итак, пиратское солнышко закатилось – но не окончательно. Чалясь в гейдельбергском узилище, бывший папа умудрился передать на волю маляву для своего любимого банкира. Предложение было следующим: Джованни Медичи платит за Бальдассаре выкуп (35 000 флоринов), а взамен Бальдассаре делает его своим наследником и душеприказчиком.
На первый взгляд, дело выглядело стремно. Банк Медичи и так вбухал в папу-пирата немеренно бабла, а теперь им предлагалось отстегнуть еще 35 тыщ, причем явно безвозвратно. Однако Джованни… согласился! Между прочим, благодаря уговорам Козимо: Козимо указал, что, во-первых, на старом уголовнике еще можно будет поживиться – не тот человек Бальдассаре Косса, чтобы не иметь припрятанных заначек. А во-вторых, это будет шикарный пиар: смотри, Европа, Медичи своих клиентов не бросают! И вообще, наш банк настолько крут, что выкинуть такое БАБЛИЩЕ ради благого дела ему раз плюнуть! Подумаешь, 35 000 флоринов – наши клиенты для нас дороже!!!
Так оно и вышло. Репутация банка Медичи моментально подскочила до рекордных высот. Бальдассаре выпустили из зиндана, и Джованни забрал его в свой дом во Флоренции. Отныне в глазах флорентийцев Медичи окончательно стали вип-персонами: у них в доме живет САМ ПАПА РИМСКИЙ!!! Ну и что, что низложенный – все равно, это же ПАПА!!! Попутно Джованни еще подсуетился и наладил для Бальдассаре дипломатические связи с новым папой Мартином V. Бальдассаре письменно поклялся, что больше на папский престол ни ногой, Мартин в качестве отступного отвалил ему должность епископа Тускуланского, а Джованни, как устроителя переговоров, собрался было наградить титулом графа Монтеверди, но Джованни благоразумно отказался. Все-таки быть графом в республиканской Флоренции – это уже совсем не комильфо.
Немного забегая вперед, скажу, что после смерти пирата Медичи свое получили. Помимо всякого-разного, Джованни унаследовал от Бальдассаре
Ну а теперь поговорим о самом парадоксальном в биографии Джованни – о меценатстве. Повторюсь, этот флорентийский феномен у меня вообще не укладывается в голове. Вот смотрите: вроде бы как купчины-живоглоты, натуральные
И при этом, заметьте, все это баблище тратится не на какой-нибудь китч типа
Вот, кстати, о Брунеллески и Гиберти. В 1401 году (как раз тогда, когда Бальдассаре Косса начал подумывать, а не купить ли ему кардинальскую шапку) городские крутаны оказали Джованни Медичи великую честь – пригласили в конкурсную комиссию, которая выбирала проект для новых дверей Баптистерия. Это действительно была великая честь, потому что абы кого определять эстетический облик Баптистерия флорентийцы не приглашали. Так что для Джованни это был, считай, билет в закрытый элитный бизнес-клуб.
Фаворитов на конкурсе было два: Лоренцо Гиберти и Филиппо (он же - Липпо) ди Брунеллески. Но выиграл все-таки Гиберти, и именно его двери по сей день украшают Баптистерий (и именно их Микеланджело в свое время назвал «вратами в Рай»). Доподлинно неизвестно, на чьей стороне были в то время симпатии Джованни, но, видимо, приметил и запомнил он не только победителя, но и проигравшего. Проигравшему, правда, было уже все до лампочки: продув конкурс, Брунеллески так разобиделся, что свалил из Флоренции в Рим и занялся вместо скульптуры архитектурой.
Надо сказать, что характер у Брунеллески был
Какой тихий ангел опускался на этого делового и наверняка очень жесткого дядьку в моменты встреч с Брунеллески – одному богу известно. Но каким-то образом Джованни понял: несмотря на свой мегапаскудный характер, Брунеллески – гений, каких мало. В 1419 году комитет, который возглавлял Джованни, заказал вернувшемуся в город Брунеллески строительство Приюта Невинных (Ospedale degli Innocenti) – а проще говоря, приюта для подкидышей. И этот приют стал одним из первых в мире ренессансных зданий.
Вот он. Все эти колонны-арочки потом будут растиражированы по всем углам Флоренции в несметных количествах, но Оспедале дельи Инноченти все равно останется ПЕРВЫМ – и самым красивым.
Приют Джованни так понравился, что он решил заказать Брунеллески реставрацию церкви Сан-Лоренцо. Это была в каком-то смысле родовая церковь Медичи – начиная с XII века они жили в этом приходе, и количество мальчиков по имени Лоренцо во всех поколениях Медичи зашкаливает до несусветных величин. И вот, как раз когда Брунеллески заканчивал ризницу церкви, 68-летний Джованни Медичи мирно скончался.
В сериале на его смерти накрутили целую детективную линию, но это, мягко говоря, фигня. 68 лет по тем временам – возраст не то что преклонный, а очень преклонный: самое время и в могилку. Осторожно, спойлер! «В семействе Медичи никогда не будет мулов» - тоже хрень на палочке. К этому времени по дому Медичи уже вовсю бегал маленький бастардик Карло, прижитый Козимо от рабыни Маддалены, и дедушку Джованни сие обстоятельство ни капли не смущало. Наоборот, во флорентийских зажиточных семьях это была норма: бастардами не разбрасывались, ибо чем больше детей, тем лучше. Детская смертность высока - мало ли, а вдруг все законные личинусы перемрут, так, может, хоть незаконные останутся. Поэтому бастардов брали в семью и воспитывали вместе с законными детьми. Девочек потом честь честью отдавали замуж (с меньшим приданым, чем у их законнорожденных сестер, но все же), а мальчикам либо устраивали церковную карьеру, либо, если они оставались единственными сыновьями, грешный папенька бил челом папе римскому, дабы тот разрешил узаконить бастарда и передать ему семейный бизнес.
Так что в реальности «проблема», из-за которой «убили» Джованни, яйца выеденного не стоила. Даже если бы кто-то из сыновей вдруг решил сдуру жениться на торговке апельсинами (а не спокойно трахаться с ней во грехе, спонсируя в разумных количествах баблом), папенька – с его-то связями! – тупо расторг бы брак, заключенный без благословения, да и все дела. А бастарда прибрал бы к рукам, как и положено в порядочных флорентийских семействах.
Но, несмотря ни на что, Дастин Хоффман – это все-таки МОЩА! Хоть один настоящий
Так что спасибо ему за все хорошее.